Елена Лаврентьева - Бабушка, Grand-mère, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков

После войны появились рыжий испанский терьер Рэд (как Майкл и Джерри у Дж. Лондона) и черный английский спаниель Май. Обе собаки, к сожалению, погибли. После их смерти бабушка сказала, что не хочет новых переживаний и заводить собак больше не будет. Однако в конце 50-х годов знакомые предложили моей матери взять у них месячного щенка фокстерьера. Мама очень боялась, что бабушка не разрешит его оставить. Но когда Елизавета Петровна увидела щенка, она молча ушла в свою комнату и вскоре вернулась с картонной коробкой из-под обуви, в которой лежала мягкая подстилка. «Это будет для него кровать», – сказала она. Щенка назвали Тимом, и он прожил у нас 15 лет, пережив бабушку.

Однако некоторым Елизавета Петровна казалась очень строгой. И действительно, она была далека от всякого рода сантиментов. Саша и Юра Коноваловы (ныне знаменитый нейрохирург и известный архитектор) в детстве жили на втором этаже нашего дачного дома. Как-то они признались мне в том, что очень боялись поздно возвращаться домой и подниматься вверх по лестнице, боясь разбудить или потревожить Елизавету Петровну. Она постоянно следила, чтобы дети соблюдали «застольный этикет»: сидели прямо, не клали локти на стол, не тянулись за солью и т. д. А однажды она выгнала из-за стола деда, когда он, протянув ей чашку (она всегда сидела во главе стола и разливала чай из самовара), сказал: «Лиза, наплюй в баночку». Такое нарушение этикета бабушка не могла оставить безнаказанным!

В детстве мне ежегодно устраивали день рождения. Накрывали стол, приглашали моих сверстников, и все пили чай с бутербродами и сладостями. Можно себе представить, что происходило иногда за этим столом. Даже присутствие моей мамы не останавливало расшумевшихся ребят. Тогда мама звала бабушку. Она молча входила в столовую, и мгновенно весь шум смолкал, как по команде. Порядок воцарялся от одного бабушкиного присутствия. В отличие от большинства «классических» бабушек, Елизавета Петровна не любила, да и, по правде сказать, не умела готовить. До войны в доме Сперанских едой занималась кухарка, а после – домработница, которая ездила за готовыми обедами в столовую Дома ученых. В трудную минуту бабушка могла быть очень решительной. Рассказывают, что во время известного «дела врачей» дед единственный выступил в защиту профессора Вовси, когда на общем собрании Академии наук того исключали из академиков. Кто-то позвонил бабушке и сказал, чтобы она собирала деду вещи, так как он обязательно будет арестован после этого собрания. Елизавета Петровна тут же набрала номер телефона жены Берии, внуков которого дед постоянно лечил, и рассказала ей о сложившейся ситуации. И дед вернулся домой. Очевидно, он был необходим сильным мира сего, и его не тронули. Работая над этими краткими воспоминаниями, я впервые подумал, какая сложная и тяжелая жизнь выпала на долю моей бабушки. Две страшные мировые войны, две революции, ужасная Гражданская война, экономическая разруха, большевистский и сталинский террор, гибель старшего сына и многих близких ей людей, тяжелая болезнь зятя, нелегкий характер мужа – все это она вынесла на своих плечах, сохранив дружную семью и свою яркую индивидуальность.

Елизавета Петровна Сперанская, 1940

Это хорошо понимала Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, которая подарила бабушке свои замечательные стихи, написав к ним такое посвящение:

«На память дорогой моей героине Елизавете Петровне Сперанской, которая, к счастью, еще жива и здорова и которой не надо приносить слез, но нужно нести цветы любви и благодарности».

После страшной мировой войныВ мире много памятников встало:В сердце каждой западной страныМного огоньков затрепетало.Славный подвиг жертвенный ценя,Там народ поддерживает свято.Где – цветы, где яркий взлет огняВ память «неизвестного солдата».Их мильоны полегли в боях…Каждый для кого-то был – утрата.И поныне там живет в сердцахПамять «неизвестного солдата».Каждая жена, сестра и мать,Каждая, любившая когда-то,Там привыкла голову склонятьВ память «неизвестного солдата».

Но не тот лишь истинный герой,Кто пошел на бой, кто пал в сраженье:Есть на свете героизм иной,Тоже подвиг – в самоотверженье,Вот я вижу ряд других теней,Гибнувших без жалобы, без стона:Женщины тревожных наших дней —Любящие матери и жены.В дни, когда наш мир пылал огнем,Рушились все старые оковы —Женщины в величии своемОказались к подвигу готовы.Предо мной встают – не только те,Кто отважно шел на баррикады,Кто, послушен пламенной мечте,Разрушал все прежние преграды.Нет: в работе, в вузе, за станком —Винтик в государственной машине,Но еще – жена и мать притом —Участь «неизвестной героини».Хлеб любимым принести домойПод огнем немолчной канонады…Над работой ночь сидеть зимойПри неверном огоньке лампады…Разжигать угаснувший очаг,И, согнав с лица следы тревоги,Лишь заслышит утомленный шаг —Улыбаясь встретить на пороге.

Сколько их, приняв судьбу свою —Тяжкий труд и голод и лишенья —Выносили на плечах семьюС ясным взглядом, с словом утешенья.Этот взгляд – для труженика былМаяком в бушующей пучине,Для борца – притоком свежих сил…Участь «неизвестной героини»!Сколько их и жизнь свою и кровьОтдавать по капле были радыЗа свою великую любовь,Не прося, не требуя награды.Это – блики светлой красотыВ сером мраке жизненной пустыни…Принесите ж слезы и цветыВ память «неизвестной героини».

Я думаю, что мало встречал в своей жизни женщин, подобных Елизавете Петровне. Ну, пожалуй, что-то общее с бабушкой было у ее племянницы Анны Алексеевны, жены академика Капицы; у Юлии Николаевны Туполевой; может быть, у профессора медицины Веры Евгеньевны Васильевой, подруги моей матери, жены известного лыжника Дмитрия Максимовича Васильева; быть может, у известного хирурга Тамары Темирхановны Дауровой, супруги моего покойного шефа профессора Генриха Ильича Лукомского. Те, кто знал этих замечательных женщин, думаю, согласятся со мной. К сожалению, многие из них ушли в прошлое. Им на смену приходят новые люди совсем другого типа. Ничего с этим не поделаешь – диалектика.