Мано Зиглер - Летчик-истребитель. Боевые операции «Ме-163»

На следующий день, как раз в тот момент, когда я получил приказ возвращаться в Бад-Цвишенан и уже готовили к полету «Bf-110», раздался сигнал тревоги, за которой последовал доклад о том, что в нашем направлении движется большое количество вражеских бомбардировщиков. Отто Бёхнер имел в готовности четыре «кометы», стоявшие на главной взлетной полосе, и в следующих сообщениях говорилось, что группы бомбардировщиков идут на Венло и такую возможность нельзя упустить. Я сказал техникам наземной службы откатить мой «Bf-110» под камуфляжную сетку и поставить на запасную взлетную полосу. Фритц и два других пилота уже сидели в своих кабинах, ожидая приказа на взлет. Был знойный, душный день, и Фритц оставил крышку своей кабины открытой, а я сидел на крыле рядом с кабиной на корточках. Он не торопился надевать кислородную маску, и его лицо не выражало эмоций. Только губы пересохли, и время от времени он облизывал их языком, а его взгляд то и дело устремлялся в небо.

– Ты только подожди, Мано. Сегодня мы покажем, на что способны наши «кометы», если эти сволочи не уберутся! На этот раз я не упущу свой шанс!

– Не будь слишком опрометчивым, Фритц! – усомнился я. – Ты же знаешь, что такое количество бомбардировщиков – это не шутки. Если не удастся сегодня, попробуем завтра!

В этот момент мы увидели бомбардировщики – высоко в небе, пролетающие над датскими деревнями. Тонкие белые линии тянулись на много миль.

Рис. 15. Бомбардировщик «москито»

Видимо, Фритц получил команду на взлет, потому что быстро надел кислородную маску и, подняв руку, дал сигнал заводить двигатель. Я закрыл крышку кабины, и перед тем, как натянуть очки, он подмигнул мне, и двигатель зашумел. Он быстро проверил все приборы, и через несколько секунд пламя вылетело из выхлопной трубы, и колеса запрыгали по полосе, бешено разгоняя грохочущую «комету». Затем, горящей стрелой, она понеслась вверх. Я следил за самолетом Фритца до тех пор, пока он не исчез из вида. Потом я перевел взгляд на следы, оставленные бомбардировщиками, которые теперь протянулись прямо над аэродромом.

Одна волнительная минута следовала за другой, но серебряные полосы целенаправленно чертили небо. Следом за Фритцем в воздух поднялись две другие «кометы», но пока ничего нельзя было понять. И вот случилось! Целый букет белых линий, таких четких и строгих несколько мгновений назад, теперь казались перечеркнутыми. Несколько секунд спустя я уловил негромкий звук стрельбы. Затем он повторился. Потом в небе появились причудливые облака дыма. В месте основного скопища вражеского формирования произошел мощный взрыв. Облако разрасталось, и два… три, нет, четыре парашютиста появились в небе. Почти одновременно белое облако начало темнеть, так как горящее крыло самолета вкрапило в него темную спиралевидную струю дыма. Обломки крушения нельзя было спутать с остатками большого самолета, падающего вниз все быстрее и быстрее, пока, наконец, он не вонзился в землю за аэродромом! «Кометы»? больше не существовало!

Взволнованно мы ждали возвращения трех наших самолетов. Первый «мессершмит» появился через несколько минут, спланировав над полем, он устремился вниз, затем снова набрал высоту и пошел на снижение, оставляя пушистый, как перышко, след белого дыма. Мы вскочили на грузовик и помчались туда, где, предположительно, должна была сесть «комета». Пожарные мчались с другой стороны поля, но «мессершмит» произвел удачную посадку, проскользив по мягкой траве.

Пилотом севшей «кометы» оказался Шамец, молодой сержант из Вены. Взбешенный, он вылез из кабины, тогда как пожарные уже заливали его самолет водой. Его лицо раскраснелось, а слезы текли из воспаленных глаз. Он дал волю своим чувствам, не обращая внимания на окружающих. Оказалось, его двигатель заглох, когда он находился в тысяче метров от врага. Он пытался включить двигатель, но не вышло, а тут еще пары топлива стали проникать в кабину, что и заставило его вернуться, не дав возможности использовать оружие. Он ничего не знал о Фритце, но едва закончил свой рассказ, как другая «комета» чисто приземлилась на поле, а за ней еще одна.

У Фритца была кислая мина, когда он вылезал из кабины. Мы обошли его самолет.

– Полюбуйся на это, – сказал он, указывая на бесчисленные дырки на краях обоих крыльев, а также на дыру в носовой части. – Это был настоящий град, скажу я тебе!

Он проверил еще несколько повреждений, оставленных снарядами. Попади они чуть ниже, и самолет потерял бы управление.

– А кто подбил «фортресс»?

– Зенитка! Прямое попадание. Я как раз находился рядом и, как видишь, тоже получил свою порцию!

Мы медленно побрели через поле, и Фритц продолжил:

– Мы не можем атаковать целое формирование бомбардировщиков, находясь сзади него, – это подобно самоубийству! Как жаль, что мне не удалось сегодня никого сбить! Но я сам виноват, что поднялся слишком высоко и двигатель заглох.

Мы помолчали какое-то время, но я уверен, что в этот момент мы думали об одном и том же: как проникнуть в формирования вражеских самолетов и открыть перекрестный огонь.

– Мы должны попытаться прорваться сквозь их заградительный огонь, – внезапно произнес Фритц, – подойдя как можно ближе, а лучше всего спереди или снизу под углом.

Рис. 16. «Ju 876-1» с 37-мм пушками

– Забудь об этом, пока Хахтель не осознает, что всем самолетам необходимы 30-мм пушки, – ответил я.

Лейтенант Хахтель совсем недавно был направлен в наш отряд проходить службу в качестве офицера, отвечающего за вооружение истребителей. Он накопил достаточно опыта, простукивая подвесные баки. Что-то он понимал в технике, но, тем не менее, никаких существенных изменений с его появлением у нас не произошло.

– «МК 108» слишком ненадежны, – громогласно заявил Фритц. – Их часто заклинивает.

В этот момент мы пришли в ремонтный барак, где Отто Бёхнер как раз влезал в свою машину, чтобы посмотреть на поломки. Фритц попрощался со мной и присоединился к Отто, а мне было пора возвращаться в Бад-Цвишенан. Мой короткий визит в Венло только усугубил мою неудовлетворенность. Какого черта я не могу быть там, в команде Бёхнера, и снова летать вместе с Фритцем? Я напряг мозги и вернулся в Бад-Цвишенан с мыслью еще раз обязательно поговорить с Талером, и если он не переведет меня в Венло, то написать личное письмо Шпёте и попросить его, чтобы он походатайствовал за меня. Чем мог мотивировать Талер свое нежелание отпустить меня из Бад-Цвишенана? Единственное, чем он мог руководствоваться, была наша с ним размолвка несколько месяцев тому назад. И я подумал, что чем раньше решу этот вопрос, тем лучше.