Давид Боровский - Александр Аркадьевич Горбунов
Друзей своих разнообразных!
Дай разместиться в твоем сердце,
В твоей вместительной душе
И возле соли или перца
Не позабудь и об Ерше
Ничто нас не разъединит
О, мой Давид!
В день же твоего прихода
В душных дебрях декораций
Я сидел, как враг народа,
За подделкой ассигнаций
Для какого-то спектакля
Ты вошел худой, как маклер…
После ели мы завтраки,
Было славно и весело,
Где-то плавали запахи
Баснословного клейстера…
Была пора твоей женитьбы,
Медовый месяц вам сиял.
Ах, это время сохранить бы!
Марину позже я узнал.
В декрете ведь она была
И вскоре Сашу родила.
А помнишь, Николай Иваныч
Просил, чтоб мы остались на ночь.
Мы задник, помнится, писали
И головами вниз свисали…
Потом лежали, как в нирване
На заднике для «Дяди Вани»…
Период тот и добр и светел
В нем много было добрых слов:
Старик Никандрыч нас приветил
И, в гроб сходя, благословил.
Как ловко подбирал он колер!
А помнишь, как блестящ был Смоляр!
Как чувствовал он тонко юмор!
Как жаль, что дядя Миша умер!
Ах, многие ушли, отчалив,
Нас опечалив…
Колоссов нет и нет титанов!
Ушли Халатов и Романов!..
А помнишь, Соболевский Тюля,
Тебя окутав тонной тюля,
Сказав, что вырвал эту тонну
Из спальни… королевы Анны,
В экстазе он на ярус влез
И заорал оттуда: «Блеск!»
Менялись дни, как полустанки
Ты грёб, мой друг, уже к «Таганке»…
Уж славою в лицо плескало…
Потом «Ла Скала» заласкала,
Потом Финляндия и Лондон…
В музей Бахрушинский был отдан
Один макет, за ним второй,
А Саша рос без лжи и фальши,
Он всех однажды удивит,
И все увидят: этот мальчик
Второй загадочный Давид!
Всегда была Марина рядом,
В уюте сохраняя дом,
Своим поддерживая взглядом,
Вниманьем, лаской и трудом.
Всё будет, был бы мир в покое,
Минует время нас лихое!
Ничто нас не разъединит,
О мой Давид!
В Киеве Давид был художником на кинокартине «Каштанка», которую Роман Балаян снимал на Киностудии имени Довженко в 1975 году.
На главную роль в «Каштанке» Балаяну советовали взять Евгения Лебедева. Сделали пробу. «Получился, – говорит Балаян, – колоритный завгар. А мне нужен был страдающий аристократ». Давид (Балаян рассказывал, что он не все даже сумел использовать в картине из того, что задумал Давид) посоветовал Балаяну Олега Табакова. И Балаян на Табакове остановился. Привлекло режиссера, он рассказывал, его «солнцеобразное лицо».
С Давидом Балаян познакомился в 1960-х годах у Сергея Параджанова. Когда Давид обосновался в Москве, Балаян, приезжая в столицу, останавливался у Боровских. Ходил в театр на репетиции. Ему не нравилось, как Юрий Петрович работает с актерами – «диктаторскими», по мнению Балаяна, методами, он говорил об этом Боровскому, который, рассказывает Роман, «до крика защищал Любимова». Их споры продолжались до двух часов ночи. До тех пор, пока на кухню не приходила Марина и не разгоняла участников дискуссии. Говорила Давиду: «Тебе же завтра, то есть – уже сегодня, рано вставать…»
«Дружить, – говорит Балаян, – понятие круглосуточное, хотя можно годами не видеться. И виделись мы редко. Когда Давид приезжал в Киев, встречались у художника Николая Рапая. Давид посидит час-другой – и в театр. Наговориться не получалось.
Как-то Давид увлекся моими новеллами о детстве и стал постоянно говорить: “Сними это, сними”. “Ты что, с ума сошел? – отвечал я. – Если я это сниму, то больше ничего уже делать не буду”».
Роман Балаян называет себя «единственным человеком», который мог растормошить Давида на безделье. У него осталось удивительное воспоминание об одной их встрече в Москве. Роман, встретив Давида, пригласил его в ресторан гостиницы «Россия». Давид отказался: «Не хожу по ресторанам». Балаян сказал: «Пообедаем, и ты уйдешь». Давид согласился. Балаян продержал Боровского в ресторане пять часов! Всякий раз, когда они встречались после этого, Давид говорил: «Рома, ты подарил мне тогда лучшие часы… Никогда ни до, ни после этого у меня не было такого праздного безделья!»
Самое приятное в такого рода воспоминаниях заключается, на мой взгляд, в том, что они не опровергаются, а подтверждаются, пусть даже выглядят при этом несколько иначе, а так, как они выглядят у Боровского.
Балаяновская версия похода Давида в ресторан несколько, так бывает, отличается от того, как все обстояло на самом деле.
Давид тогда, продолжая работать в Киеве, постоянно мотался в Москву, где началось его продлившееся три десятилетия сотрудничество с «Таганкой». Каждый раз ему заказывали номер в новенькой, недавно открывшейся гостинице «Россия».
Как-то раз его срочно вызвали в Москву. Слово «срочно» в этой истории – важное. С вокзала Давид отправился в «Россию». Решил перед поездкой в театр позавтракать в одном из многочисленных – роскошных попервоначалу – буфетов.
Встал в очередь. На плечо легла рука. Обернулся – Роман Балаян. «Давно, – спросил Давида, – в Москве?» – «Только что приехал» – «Пошли в ресторан здесь на этаже. Позавтракаем вместе» – «Меня ждут в театре» – «Пойдем, пойдем, успеешь!»
«Огромный зал, – описывал ситуацию наблюдательный Боровский в «Убегающем пространстве». – Бесчисленное количество квадратных белых столиков с белыми башенками крахмальных салфеток. Ни одного посетителя за исключением компании молодых мужчин, сидящих за длинным столом у окна, во всю ширину обращенного к храму Василия Блаженного. Собственно, и окном назвать неверно. Стена из стекла от пола до потолка».
Балаян представил Давида компании. Его усадили за стол. По обрывкам фраз («…Антониони… Годар много использует скрытую камеру… Но Феллини, Феллини! Море у него условное. Блестящая черная пленка… Костюмы у Пазолини – условные…») Давид понял, что его сотрапезники, сидевшие, судя по всему, давно, – киношники.
Через час он поднялся из-за стола. На его плечах сразу же появились руки – слева и справа: «Ты куда? Садись. Успеешь в свой театр».
«Как я мог поддаться? – вспоминал Давид. – Меня ждут… Очень важно сегодня выбрать шерсть для “Гамлета”. Ладно, появлюсь позже. Как-то незаметно начался обед. Принесли горячий рассольник. Тарелки со стола, тарелки на стол. И еще бутылки…»
И снова профессиональный треп: «…А как снята “Эльвира Мадиган”!.. Гениально!.. А как Лелюш пользуется длиннофокусным объективом!.. Гениально!.. Но Феллини, Феллини… Гениально!.. А непрерывная панорама у Висконти… Рассеянный свет… Масмур… Белые костюмы… Адажио Малера…»
Еще одна попытка Боровского встать и попрощаться прервалась теми же руками на
