Жизнь и творчество Р. Фраермана - Владимир Николаев
Сам большевик, он рисует маленьких большевиков и учит юных читателей любить Родину, партию и свою прекрасную Советскую страну. Сам воин и советский патриот, он рисует маленьких воинов и патриотов и учит их защищать эту Советскую страну, верно хранить военную тайну и, чем возможно, помогать своей Красной Армии.
Вот поэтому именно дети так любят его книги.
И вовсе он не притворяется из военной хитрости детским писателем, как он сам о том говорит, как бы себе в утешение. Другим он и не мог бы быть».
Замечательная по меткости и точности характеристика самого существенного, самого главного в творчестве Гайдара. Такая характеристика могла быть дана не только близким другом писателя, но и его единомышленником, во многом жившим сходной с ним жизнью, одинаково смотревшим на мир и солидарно понимавшим свою задачу.
Жизненный пример Гайдара не в меньшей мере, чем пример любого другого героя, увлекателен и поучителен. Пусть вам не дано быть поэтом, художником, но пройти по жизни, равняясь на Гайдара, добрым, смелым, чутким, беззаветно преданным родине, революции, народу — разве это не заманчиво для каждого? Не в этом ли состоит высокое счастье жизни нашей!
Теме счастья, выбора верных дорог в жизни в значительной мере посвящена и последняя большая повесть Р. Фраермана «Золотой Василек». Критикой она была встречена довольно холодно, хотя понять и тем более объяснить эту холодность весьма затруднительно. Писатель очень дорожил этой повестью, радовался большому успеху ее у читателей и тем не менее был удручен несправедливым отношением профессиональной критики. Собираясь подарить мне эту книгу, он с опаской сказал:
— Не знаю, понравится ли вам мой «Золотой Василек».
Он сказал это с горечью, которая меня в тот момент удивила, ибо я не мог еще предположить, как дорога ему эта повесть. А дорога она была, надо думать, по многим причинам. Начать хотя бы с того, что в этой книге Р. Фраерман снова возвращался к изображению Дальнего Востока, не одного Дальнего Востока, но в значительной мере книга посвящена этому навсегда дорогому сердцу писателя краю. Она начинается сильнейшим по яркости, похожим на развернутое лирическое стихотворение в прозе вступлением, в котором вдохновенно живописуется роскошнейшая природа Дальнего Востока, ее могущество, сила, красота в любое время года. С особенной щедростью автор живописует дальневосточную тайгу, неоглядные просторы океана и человека, преображающего этот удивительный край. Сказание о человеческом подвиге, о деятельности жизни на этих захватывающих воображение просторах вторгается в лирическое описание хотя и несколько неожиданно, но очень естественно и органично.
«...Бывают очень тихие дни, такие тихие, что слышно, как в соседней бухте тикает консервный завод или как далеко, где-то близ заставы, проедут на грузовиках красноармейцы.
Иногда среди этой тишины раздастся вдруг грохот, подобный обвалу, и каменная пыль заблестит под солнцем над водой. Это взорвали гору на перевале, чтобы проложить сквозь глухой лес новую дорогу. Их уж много, этих новых дорог! Извиваясь меж гор, точно реки, выбегают они из самой глубины тайги и вливаются в новые города и поселки или падают на каменистое побережье у наших пограничных застав. Или пронесется над ней самолет и повернет вдоль океана на север.
Куда летит он? Может быть, на дозор, вдоль нерушимых границ нашего дальнего края. А может быть, просто везет почту к эвенкам в стойбище на берег Тугурской губы.
И долго провожают его взглядом рыбаки-краболовы, только что вернувшиеся с моря. Они на секунду оставляют свои железные крючки, которыми снимают панцири с крабов, и, подняв головы, смотрят вверх. А у ног их тихо шевелится прибой, раскачивая листья морской капусты, и в сетях ворочаются крабы, такие большие, что вряд ли два краба разойдутся свободно на палубе кавасаки. И раздаются крики птиц, носящихся над приливом, и голос самого прилива, дождавшегося своего часа.
Благословенны края твои, родина, как бы суровы они ни были в глазах чужеземцев!»
Это вступление, по свидетельству вдовы писателя, было набросано еще летом 1938 года, когда свежи были впечатления от поездки на Дальний Восток в бригаде А. А. Фадеева. К тем годам относится и первоначальный замысел книги, написать которую удалось лишь спустя почти тридцать лет. В эти три десятилетия уместились грозные предвоенные годы, война, труднейшие годы восстановления, когда жилось далеко не в достатке, следствием чего явились две тяжкие болезни — инфаркт и тяжелый инсульт, от которых до самого конца полностью оправиться так и не удалось. Каждую книгу Фраерман писал после этого как последнюю, отдавая ей остаток своих сил, вкладывая всю душу, стремясь выразить себя возможно полнее.
Но не этим только был дорог «Золотой Василек» писателю. Впервые он создавал произведение, в котором основные события и судьбы героев развертывались на широком историческом фоне. Относительный покой и довольная, несколько даже сонная, кажущаяся незыблемой жизнь приходится лишь на начальные страницы повести, на ранние детские годы главной героини. Но очень скоро эта незыблемость будет поколеблена сначала отзвуками русско-японской войны, потом 1905 годом, гулко прокатившимся по всей стране, после этого неустроенность жизни будет ощущаться все больше и настойчивее, затем ворвется в жизнь империалистическая война, за ней грянут революции, сначала февральская, потом октябрьская, гражданская война, — все это перевернет жизнь до самого основания, заставит всех и каждого пересмотреть свои взгляды на ценности, материальные и духовные, похоронить прошлое, что не так легко и, уж разумеется, далеко не просто. Такого широкого по охвату событий произведения у Р. И. Фраермана до сих пор еще не было.
И еще была по крайней мере одна причина, по которой повесть должна была представлять для автора особое значение. В качестве главной героини в «Золотом Васильке» выведена Надя Морозова, прообразом которой является жена писателя — Валентина Сергеевна Скрыльникова. Значительное место рядом с ней на протяжении всей повести отведено ее матери, ставшей и писателю близким и дорогим человеком. А писать о близких и дорогих, видимо, еще более трудно, чем, скажем, хирургу оперировать своих родственников. Но речь сейчас не о трудностях, какие в данном случае ожидали писателя, ибо надо было быть особенно точным в передаче конкретных фактов, что, впрочем, никогда, как мы знаем, не тяготило Р. Фраермана, а о том особом такте, какой, безусловно, требуется в подобных случаях. Словом, повесть о судьбе близких людей по-особому сложна, но и по-особому дорога.
Рассказывая о судьбе Нади Морозовой, писатель, в сущности, взялся рассказать о
