Владимир Литтауэр - Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911—1920

Один солдат из нашего эскадрона напал с ножом на унтер-офицера; он, казалось бы, должен был пойти под трибунал. Но Меньшиков, пытаясь спасти потенциального убийцу, действовал в привычной для себя манере. Он сказал солдату:

– Ты вел себя как собака, когда напал на унтер-офицера, поэтому я привяжу тебя, как собаку, в конюшне. Будешь сидеть на цепи, а если попытаешься освободиться, я обращусь в суд.

Несколько дней над привязанным в конюшне солдатом потешался весь эскадрон. Меньшиков, конечно, поставил солдата в унизительное положение, но зато не испортил ему жизнь.

В городе нас, офицеров, могли арестовать только офицеры комендатуры, но их не хватало, чтобы постоянно находиться в тех местах, где мы могли устроить скандал. Поэтому, если офицер устраивал шум и об этом сообщали в комендатуру, одного из офицеров комендатуры, так называемого плац-адъютанта[29], направляли разобраться с виновником происшествия.

Но пока с места происшествия звонили в комендатуру, пока плац-адъютант добирался до места, офицер успевал, мягко говоря, набедокурить. Один из наших корнетов по фамилии Панков часто напивался. К счастью, это происходило, как правило, в офицерском собрании, где он садился за рояль и извлекал из него какие-то невероятные звуки. Он умудрялся воспроизводить на рояле звуки, издаваемые медными духовыми инструментами, и в этом нет ничего странного, ведь его знакомство с музыкой сводилось к выступлениям военных оркестров. Но однажды он решил изменить установившейся практике и, напившись, отправился в город, закатив там грандиозный скандал, в который было вовлечено множество людей. Зайдя в бар «Метрополя», Панков злобно (когда он напивался, у него становился бешеный взгляд) огляделся и приказал:

– Всем построиться!

Два господина и официанты безропотно подчинились приказу и построились. Панкову не понравилось построение; на правом фланге должен был стоять самый высокий, и дальше по убывающей, а люди стояли как попало. Пока Панков занимался построением, кто-то позвонил в комендатуру, и в «Метрополь» выехал плац-адъютант. За нарушение порядка Панков отсидел тридцать суток.

Последняя история с Панковым произошла в летнем лагере рядом с Москвой. Ночью, когда все старшие офицеры были в городе, прозвучал сигнал учебной тревоги. В таких случаях эскадроны, стоявшие в разных деревнях на расстоянии пары миль один от другого, должны были собраться в одном месте. Панков, разозлившийся, что пришлось прервать пьянку, повел эскадрон в назначенное место.

– Какой эскадрон? – раздался вопрос откуда-то сверху, из темноты.

– Пошел к черту, – ответил по-прежнему раздраженный Панков.

Оказалось, что вопрос задал командир бригады. На следующий день генерал объяснил Панкову, что придется расстаться. Панков ушел из полка и стал гражданским лицом. Однако во время войны он вернулся к нам полк, поклявшись, что не возьмет в рот ни капли. Он сдержал слово, блестяще командовал 4-м эскадроном, пережил революцию, уехал в Нью-Йорк и успешно занимается бизнесом.

Эта веселая жизнь, множество историй о которой я сохранил в своей памяти, являлась только одним из аспектов существования гусар; вторым была работа. Однако посторонние люди, не имевшие отношения к армии, не имели представления об этой стороне жизни гусар, а потому зачастую формировали точку зрения, крайне нелестную для армии. На самом деле в большинстве кавалерийских полков именно служба, а не развлечения, являлась доминирующим фактором. За исключением кавалерийской гвардии, размещенной в Санкт-Петербурге и Варшаве, и нашего полка в Москве, только небольшая часть кавалерийских полков (не считая казачьих) стояла в больших городах. Остальные кавалерийские части размещались на австрийской и немецкой границах, главных образом в деревнях и маленьких городах, где не было никаких развлечений. В 1914 году после объявления войны благодаря своему расположению на тот момент наши кавалерийские полки за полчаса пересекли границу Германии.

Раз в год каждому офицеру предоставлялся двадцативосьмидневный отпуск. По крайней мере, какую-то часть его он проводил в Санкт-Петербурге, Москве или Варшаве, чтобы покрасоваться в парадной форме и пустить пыль в глаза, с шиком растрачивая сэкономленные за год деньги. В любой день года в больших городах разгуливали уланы, драгуны, гусары в синих, желтых, красных и зеленых мундирах с золотыми и серебряными шнурами, создавая ложное впечатление об армейской жизни. Они вели себя словно моряки, спустившиеся на берег. Большинство из них время от отпуска до отпуска проводило в казармах, конюшнях, на маневрах в русской глубинке, занимаясь хромыми лошадьми, неграмотными солдатами, поисками пуговиц, потерянных штыков и подобными вещами, причем внешний мир для них состоял из крестьян, мелких торговцев и нескольких помещиков, живущих в округе. Третьесортная актерская труппа, выступавшая пару дней в небольшом соседнем провинциальном городке, могла стать единственным развлечением за одиннадцать месяцев службы.

Стоимость жизни варьировалась от полка к полку; все зависело от места расположения полка, от его традиций и специфических особенностей. В Москве, когда я был корнетом, мое жалованье составляло 110 рублей. Жизнь в России была дешевой. Однако пара самых лучших сапог стоила сорок пять рублей, доломан свыше ста рублей, бутылка французского шампанского в ночном клубе двенадцать рублей. Таким образом, на мое месячное жалованье можно было купить девять бутылок Cordon Bleu в «Яре».

Жалованья не хватало, чтобы обеспечить повседневные потребности: питание и выпивку в офицерском собрании, бесконечные расходы, неизбежно связанные с жизнью в большом городе, такие как подарки, цветы на праздники и похороны, вечеринки с друзьями, празднование годовщины полка с огромным количеством приглашенных, как военных, так и штатских. В конце каждого месяца офицеры, вместо жалованья, получали счет. Каждый из нас имел собственные средства: кто-то больше, кто-то меньше, поэтому каждый жил в зависимости от своего финансового положения. Существовал определенный прожиточный минимум, в каждом полку свой, и будущий офицер при выборе полка учитывал этот важный момент. Иногда офицеры были вынуждены оставить полк в связи с недостатком личных средств.

Глава 7

ВОЕННАЯ ПОДГОТОВКА В ПОЛКУ

Хотя можно было легко предположить, что в следующей войне кавалерии будет отведена незначительная роль, сведенная до уровня проведения разведывательных операций, преследования отступающего врага и пешим боям, в кавалерии по-прежнему царил боевой дух. О том, что мы когда-то были драгунским полком, практически не вспоминали. Перед Первой мировой войной мы все еще испытывали романтическое отношение к ярким сражениям прошлого. Хотя огромное количество времени было отведено изучению пеших боев, упор делался на сражениях в седле. Вот почему мы так легкомысленно относились к занятиям по тактике и всему тому, что имело отношение к современной войне. В конечном счете нас постигло жестокое разочарование, но зимой 1913/14 года считали, что основным оружием кавалериста является лошадь. Исходя из этого занятиям верховой ездой отводилось основное место в плане тренировочных занятий, проводимых в полку.