Ирина Измайлова - Тайна Игоря Талькова. «На растерзание вандалам»

Историческую оценку происходившему и происходящему Тальков дает всегда остро и жестко, как человек, для которого каждая боль Родины – это его боль, каждая ее ошибка – его личная ошибка, даже если он не имеет к этому непосредственного отношения.

Покажите мне такую страну,Где заколочены Храмы,Где священник скрывает под рясойКГБ-шный погон.Покажите мне такую страну,Где блаженствуют хамы,Где правители грабят казну,Попирая закон.

Покажите мне такую страну,Где детей заражают,Где солдат заставляют стрелятьВ женщин и стариков.

Покажите мне такую странуГде святых унижают,Где герои – ветераны войныЖивут хуже рабов[58].

Кто-нибудь скажет, что жизнь Германии после войны стала, в отличие от нашей, относительно благополучной. Ну, во-первых, половины Германии, а во-вторых, вряд ли народ, чья страна разделена пополам и обе половины ее оккупированы, может чувствовать себя благополучным и счастливым. Вдобавок то чудовищное идеологическое давление, можно сказать, идеологическое рабство, под гнетом которого оказалась страна, где какое-то время было запрещено произносить слово «Отечество», вполне сопоставимо с произведенным в России уничтожением ее исторического прошлого. Ведь это только принято думать, будто немцев заставляли забыть лишь об идеологии нацизма. Ничего подобного! Решив почему-то, что эта идеология родилась из почитания героического прошлого, славных подвигов предков и легендарных событий давних веков, это все или понуждали предать забвению, или предавали осмеянию, как, кстати, и многое в истории России.

И там, и здесь, и в России, и в Германии, рассказать народу о его великой истории пытались лишь представители духовной элиты, находившиеся под плотным цензурным «колпаком» и все же создававшие произведения высокой силы.

У нас писали книги об исторических подвигах, снимали фильмы об Александре Невском, Суворове, Ушакове. Правда, чаще всего показывая героев (за исключением, пожалуй, Александра Невского, все же сам был князь!) на фоне бездушных и неумных царей и цариц, тупых и чванливых царедворцев, жестоких царских сатрапов…

Целый ряд исторических книг и картин появился и в послевоенной Германии, но и там идеологию «вычесывали» гребешком цензуры, пожалуй, еще более густым и жестким, чем в совдепии.

У нас после войны за «идеологические ошибки» уже не сажали. Да, можно было потерять работу, лишиться более или менее приличной зарплаты, угодить (быть переведенным) в какое-нибудь захолустье, подвергнуться освистанию (общественному порицанию) или (о ужас!) ДАЖЕ положить на стол партийный билет (!!!), но тюрьма ждала лишь откровенных диссидентов, тех, кто пытался так или иначе активно бороться с системой (или попадал «под колесо» за компанию с активно действующими).

В Германии любое посягательство на идеологические рамки каралось и ныне карается куда более сурово. Немецкий историк Юрген Граф, посмевший подвергнуть сомнению некоторые выводы (даже не приговоры!) Нюрнбергского трибунала, получил пять лет тюремного заключения, после чего был выслан из страны с запрещением когда-либо вернуться на родину. А ведь он приводил в качестве аргументов своих рассуждений только материалы самого же трибунала!

Поэтому немцам было от чего волноваться, испытывать боль, слушая пламенные песни русского барда.

Тальков привез в Германию кассеты со своими записями. Взял тридцать штук, сомневаясь – продаст ли все. Все же чужой язык, незнакомый прежде в стране исполнитель. Кассеты были проданы в считаные минуты, их буквально рвали из рук певца. А ведь они шли по двадцать пять марок, немаленькая цена. Но она никого не смутила.

Каждое выступление Талькова было своеобразным спектаклем, драмой, где основная мысль выражалась, передавалась слушателям через гармоничное соединение музыки, поэтического текста и уникальное по выразительности исполнение. Игорь был выдающимся актером, актером от Бога, ведь его никто никогда не обучал сценическому мастерству. Посмотрев клип «Россия», созданный творческой группой Владимира Молчанова, кинорежиссер Алексей Салтыков сразу увидел в Талькове главного героя задуманного им фильма «Князь Серебряный» по роману Алексея Толстого.

Некоторые кинокритики (и не только), впрочем, думали, что приглашение Талькова на главную роль в фильме – было просто удачным рекламным ходом режиссера. Певец был настолько знаменит, что одно его имя могло «сделать кассу» любому фильму. То же самое говорили и об участии в различных кинопроектах другого кумира публики тех лет – Виктора Цоя.

В памятном интервью альманаху «Молодежная эстрада» журналист М. Марголис затронул и эту тему.

«– Как вы думаете, почему в последние годы возникла тенденция, когда многие известные певцы начали сниматься в различных фильмах, в том числе и вы? Что это, расширение поиска самовыражения, когда только эстрады и пения не хватает, или здесь что-то иное?

– Так ведь в основном не мы себя предлагаем, а нас приглашают.

Хорошо. А приглашают вот, допустим, вас, потому что именно вы лучше других подходите на конкретную роль? Или чисто из рекламных соображений: мол, зритель, увидев имя известного исполнителя, уже хотя бы из любопытства пойдет?

– Сначала я именно так и думал. Считал, что все подчинено корыстной цели – собрать под «звезду» аудиторию. В принципе так и было. Разве мало профессиональных актеров? Но теперь, имея работы в кино, надеюсь, режиссеры будут приглашать меня и за какие-то индивидуальные актерские черты»[59].

На самом деле съемки в фильме Салтыкова стали для Игоря очень важным событием. Он надеялся еще раз обратиться к русской истории, еще раз показать, рассказать русским людям о том огромном духовном наследии, которое оставили нам наши великие предки и которое мы не имеем права отвергать.

«Я хотел показать, какими были наши предки: бояре, князья. Через образ князя Серебряного подчеркнуть благородство, величие русского духа. То, что унаследовала русская дворянская интеллигенция. И что было истреблено и утрачено в современных поколениях»[60].

Надежда Талькова не сбылась. Всесильные чиновники от кино остались недовольны работой Алексея Салтыкова, да и самим его замыслом. Наступало время иного отношения к русской истории. Если в советские времена ее разрешалось знать и показывать фрагментарно и с соответствующим размещением акцентов, то ныне никакие препоны вроде бы не ставились, однако величие прошлого не устраивало измельчавший контингент российской элиты. Им куда больше хотелось выкапывать из истории низкое и пошлое, воспевать не героизм, а ловкость, не любовь к Родине, не подвиг, а «общечеловеческие ценности», следуя которым, куда легче предать, нежели остаться верным, струсить, объясняя это высочайшей ценой человеческой жизни (прежде всего, конечно, своей собственной!).