Наркомы страха - Борис Вадимович Соколов
Ежов утверждал, что в слесарной мастерской не задержался и скоро стал учеником портного. В 1906 году будущий нарком в поисках работы отправился в Польшу и Литву. Чем он там занимался, неясно. В 1909 году Николай Иванович будто бы поступил на завод Тильманса в Ковно, а в 1914 году вернулся в Петербург, где работал сначала на кроватной фабрике, а потом на Путиловском заводе, откуда якобы и отправился в 1915 году в армию (по одной из версий). Николай Иванович утверждал, что на Путиловский завод пришел учеником еще в 1911 году. Но документами его работа на каких-либо заводах и фабриках не подтверждается.
Наиболее правдоподобным кажется объяснение, что родители Ежова были людьми относительно состоятельными и обеспечили сыну достаточно высокий уровень образования — в объеме если не гимназии, то хотя бы полного курса городского или реального училища. Тогда Николай Иванович мог поступить в армию — страшно сказать! — вольноопределяющимся. А такой факт после 1917 года афишировать не стоило. Вольноопределяющиеся чаще всего были выходцами из состоятельных семей и не пользовались доверием со стороны большевиков. По всей вероятности, рабочим Ежов не был, а Путиловский завод выбрал из-за его славных революционных традиций и… огромного штата рабочих — уличить Николая Ивановича в том, что он в их рядах не состоял, было очень трудно.
Кем же мог быть отец Николая Ивановича Ежова? В телефонном справочнике за 1895 год «Весь Петербург» значился только один Ежов по имени Иван. Это Иван Васильевич Ежов, владелец питейного заведения, который проживал в доме № 14 по улице Шестой Роты. Но далеко не факт, что именно этот человек являлся отцом будущего наркома внутренних дел, равно как и то, что Николай Иванович родился в столице Российской империи. Его отец вполне мог быть мелким чиновником, лесничим или управляющим имения в Сувалкской или других губерниях Привислинского края или в Литве. Мог быть и хозяином небольшой мастерской. Возможно, когда Николай Иванович говорил о том, что состоял учеником в слесарной мастерской или учеником портного, он в действительности имел в виду мастерскую отца. Не подлежит сомнению, что в момент революции родители Ежова жили уже в Петрограде — об этом сказал сам Николай Иванович в анкете 1919 года. Однако нельзя с уверенностью утверждать, что они жили там и перед Первой мировой войной. Ведь не исключено, что Ежовы эвакуировались в Петроград после того, как немецкие и австрийские войска заняли Литву и Польшу. В этом случае нужда действительно могла заставить Ежова-старшего пойти работать на Путиловский завод, не обязательно рабочим, а мастером или конторщиком.
Ежов в революции
Вот как о революционной деятельности Ежова написал И. И. Минц в первом издании своей книги «Великая Октябрьская социалистическая революция в СССР» (1937): «В Витебске был создан Военно-Революционный Комитет. Крепостью большевиков в Витебске были 5-е артиллерийские мастерские Северного фронта. Здесь работал путиловский рабочий Н. И. Ежов, уволенный с завода в числе нескольких сот путиловцев за борьбу против империалистической войны: Ежов был послан в армию в запасной батальон. Путиловцы в батальоне устроили забастовку — не вышли на занятия и уговорили остальных солдат остаться в казарме. Батальон немедленно расформировали, а зачинщиков забастовки вместе с Ежовым бросили в военно-каторжные тюрьмы, штрафной батальон. Боясь отправки на фронт революционно настроенных солдат, офицеры перевели их в нестроевую команду. Среди переведенных оказалось человек 30 путиловцев. Они организовали выступление солдат против офицеров, едва не закончившееся убийством начальника команды. В 1916 году в команду приехал начальник артиллерийских мастерских. Ему нужны были токари и слесари. Вместе с другими рабочими взяли Ежова. Живой, порывистый, он с самого начала революции 1917 года с головой ушел в организаторскую работу. Ежов создал Красную гвардию, сам подбирал участников, сам обучал, доставал оружие. Витебский Военно-Революционный комитет после восстания в Петрограде не пропустил ни одного отряда на помощь Временному правительству». Разумеется, из последующих изданий своего труда Исаак Израилевич этот панегирик изъял. Интересно, что из сообщенного здесь правда?
В архиве Ежова сохранилась запись воспоминаний витебского большевика Дризула, сделанная Минцем 28 сентября 1936 года. В тот момент Ежов был только-только назначен наркомом внутренних дел, об этом еще не успели объявить в газетах (но Минц уже знал и решил подсуетиться). В стране пока не возник культ Ежова, так что мемуарист сохранял относительную объективность, хотя, конечно, понимал: будущий академик хочет слышать о председателе Комиссии партийного контроля только хорошее. Дризул знал Ежова по Витебску, и вот что он рассказал: «Я жил в Витебске с 1915 года, работал в 5-х артиллерийских мастерских. Был мобилизован (в неправленой стенограмме: «как неблагонадежный». — Б. С.), отправлен в городок и из городка в 5-е артиллерийские мастерские в конце 1915 года. Я не помню, Николай Иванович приехал раньше меня или позже. В это время в мастерских было до 1000 человек высококвалифицированных рабочих. Одним из самых крупных цехов был слесарно-сборочный цех. Там работал юркий, живой парень — Коля (Н. И. Ежов), всеми любимый, острый в беседах с остальными мастеровыми. Я работал в колесном цехе.
Во главе мастерских стоял Грамматчиков — полковник. Не он в этих мастерских был самым злейшим человеком. Там была такая собака поручик Турбин (однофамилец главных героев пьесы Михаила Булгакова. — Б. С.). Не помню фамилии одного капитана — ох был гад! Весь этот режим Николаевский так и давил, и под давлением этого режима уже к зиме 1916 года у нас в Витебске были интересные события…
Николай Иванович не только с момента Февральской революции, но и еще до Февральской революции был такой живой, острый и не лишенный такой специфичности. Вот есть такие самородки, которые стоят всегда во главе. Вот беседа какая-нибудь на заводе бывает, он уже во главе. Мы сейчас это называем оперативностью… Живой, юркий такой. Мы иногда смотрим: черт его знает, через ноги он, что ли, проскочил, он уже впереди. Он тогда еще выступать не мог, скажет какое-нибудь слово, но с душой и со всей энергией. Думаешь, что у него все горит, вот-вот разорвется,
