Борис Слуцкий - Илья Зиновьевич Фаликов
Пишу, хотя ещё не расписался. Прочёл любопытные мемуары Грузенберга[21], откуда и спёр цитату.
В Москве ли Серёжа (Наровчатов. — И. Ф.)? Если да, жду совместного письма. Целую тебя нежно.
Привет маме и папе. Твой Борис.
Странное было время. Стихи били фонтаном. Густо и регулярно проходили вечера поэзии — и в Политехническом, и в Литературном институте, и в Комаудитории МГУ, и во второй аудитории филологического факультета, и в университетском общежитии на Стромынке, и на многих других площадках. Слуцкий «выступает в различных домах. К обеду, к ужину, в полночь. Можно не за столом, а в креслах или на стульях, можно на кухне. Годится любая аудитория. Быстро налаживается контакт с отдельным слушателем, с человеческим множеством, особенно с молодёжью» (сообщение Л. Озерова).
Появлялись первые — разрозненные, скудные — публикации Слуцкого в журналах и газетах («Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Пионер», «Комсомольская правда»), поток его стихов, безотносительно к публикациям, нарастал. Ещё до XX съезда у Слуцкого писались стихи антиста-
линского уклона, вырастая в тему — одну из важнейших тем его поэзии вообще. В пору оттепели были опубликованы лишь «Бог» и «Хозяин».
Мы все ходили под богом.
У бога под самым боком.
Он жил не в небесной дали,
Его иногда видали
Живого. На Мавзолее.
Он был умнее и злее
Того — иного, другого,
По имени Иегова,
Которого он низринул,
Извёл, пережёг на уголь,
А после из бездны вынул
И дал ему стол и угол.
Мы все ходили под богом.
У бога под самым боком.
Однажды я шёл Арбатом,
Бог ехал в пяти машинах.
От страха почти горбата,
В своих пальтишках мышиных
Рядом дрожала охрана.
Было поздно и рано.
Серело. Брезжило утро.
Он глянул жестоко,
мудро
Своим всевидящим оком,
Всепроницающим взглядом.
Мы все ходили под богом.
С богом почти что рядом.
(«Бог»)
Подобных стихов набралось много, их знали по рукописям, и однажды у литератора Льва Копелева собралось более двадцати человек — Слуцкий читал наизусть, сухо, деловито, без патетики. Копелев полагал: это лучший поэт поколения. Соглашались не все. Спорили.
Копелев слыл человеком восторженным. Оснований для этого свойства было не так и много. Со Слуцким они были земляки: уроженец Киева, Копелев провёл детство и юность в Харькове, затем — уже в Москве — они пересекались в ИФЛИ, где Копелев учился в аспирантуре и преподавал. Во время войны занимались схожим делом: политработник Копелев тоже «разлагал» неприятеля при помощи малой громкоговорящей установки, сочинял листовки и работал с пленными по части антифашистской перековки. Весной сорок пятого Копелев возмутился неподобающими инцидентами вхождения советского солдата в Восточную Пруссию, обратился на сей счёт по начальству и был упечён в лагерь, прошёл через «шарашку» (бок о бок с Солженицыным), откуда вышел почти через десять лет. Что упасло Слуцкого — автора прозы о путях Победы — от подобной участи? Только случай, на сей раз счастливый. Никто из тех, кого он знакомил с той прозой, не донёс на него.
В «Литературной газете» стихами ведал Владимир Огнёв, через которого и прошёл в газете «Памятник» Слуцкого. В отделе критики работал Лазарь Лазарев. У него остались воспоминания, исполненные сильных подробностей.
Вот «Записка» (названа она так, но, наверное, для обозначения этого жанра более подходило другое слово — донос), отправленная в ЦК КПСС 19 августа 1959 года тогдашним главным редактором газеты «Литература и жизнь» В. Полторацким. Он сообщает:
«У задержанного Резницкого имелась записная книжка со стихами. На одной из страниц её имелось указание, что это стихи Б. Слуцкого.
Этот своеобразный “альбом стихов” работники милиции передали сотруднику нашей газеты тов. Берникову.
Ознакомившись с записями, я увидел, что это действительно стихи Бориса Слуцкого, которого И. Г. Оренбург в своё время объявил “настоящим народным поэтом”. Впрочем, партийная критика резко расходилась с мнением Эренбурга о творчестве Б. Слуцкого. В записной книжке Резницкого были переписаны некоторые стихи Б. Слуцкого, появлявшиеся в печати, а большинство таких, которые не печатались и, на мой взгляд, недостойны печатания по своей антинародной направленности.
Стало быть, их распространяют путём переписывания. Кто это делает — мне неизвестно, но само собой разумеется, что без участия автора стихов это не обходится».
К «Записке» автор услужливо приложил перепечатанные стихи Б. Слуцкого «антинародной направленности», не без оснований рассчитывая на то, что работниками ЦК будут приняты необходимые меры и света они не увидят. Так и случилось: приведённые им стихи были занесены в чёрные главлитовские списки.
И ещё один документ — «Справка», направленная в ЦК КПСС 27 мая 1964 года начальником Главного управления Госкомпечати СССР В. Мочаловым. Он докладывает об обнаруженной крамоле и принятых мерах — стихи, которые цензоры расценили как порочные, из сборника «Работа» были сняты.
«При ознакомлении с вёрсткой подготовленного издательством “Советский писатель” сборника стихов Б. Слуцкого выяснилось, что в целом ряде случаев автор стоит на сомнительных, а иногда и явно неправильных позициях, нередко прибегает к двусмысленности, делает какие-то намёки, в том числе касающиеся вопросов социально-политического характера. В стихотворении “Связь времён” автор пишет:
...То, что было до Октября,
Встало возле (вопреки и благодаря)
С тем, что делалось после.
Ты — звено в этой крепкой цепи
И её натяженье.
Выноси и терпи,
Как и прочие звенья...
Нельзя не привести стихотворения “Как убивали мою бабку”... Здесь Слуцкий с национальной ограниченностью толкует, в сущности, о судьбах в годы войны русского и еврейского народов. Можно подумать, что в то время, как фашисты расстреливали евреев, русские отсиживались, ограничиваясь пассивным сочувствием к их страданиям...»
Но всё это происходило уже в более поздние годы, а в начале пятидесятых публичная литературная дорога Слуцкого только начиналась.
Незадолго до публикации «Памятника» Лев Озеров пишет в дневнике[22]:
