Путешествие парижанки в Лхасу - Давид-Ниэль Александра
Незнакомец рассказал нам то, что я уже поняла: мы двигались в сторону Чамдо, а не Дзогонга, куда, по нашим словам, мы направлялись. Поэтому пришлось вернуться назад до шёртена и свернуть на тропу, пролегавшую по долине Наг-Чу.
Вот чем закончилась эта трудная ночь… Нас увидели и рассмотрели с близкого расстояния, и этот крестьянин, похожий на солдата или интенданта, состоящего на службе у пёнпо, узнал, куда мы следуем.
Солнце уже взошло; мы в последний раз взглянули на дивный монастырь Дайюл в зеленом обрамлении густого леса и двинулись дальше неторопливым шагом. Зачем теперь было спешить!..
Я думала о том, что человек, настойчиво расспрашивавший Йонгдена, предупредит чиновника из Лхасы о появлении странных людей. Я рассчитала в уме время, которое потребуется ему, чтобы добраться от деревни до гомпа, добиться приема у «большого человека», оседлать лошадь и догнать нас. Видимо, нам не придется долго ждать — всадник не станет мешкать; не пройдет и часа, как нас схватят.
Однако пока со стороны Дайюла никого не было видно… Нет, вот идет крестьянин… он несет на плече мешок… Пёнпо не стал бы посылать за нами человека с грузом… Он догнал нас и проследовал дальше. Мы тоже продолжили свой путь.
Звон бубенцов заставил меня вздрогнуть. Приближался какой-то всадник. Я сделала над собой усилие, чтобы не упасть в обморок, чувствуя, как кровь отливает от моей головы и все вокруг темнеет, и едва успела отскочить на обочину дороги, чтобы не угодить под копыта лошади. Всадник пронесся мимо, и звук бубенцов постепенно затих.
Мы почти окончательно успокоились, но волнение, усталость и бессонная ночь начали сказываться. Наши силы — на исходе. Книзу от дороги, по которой мы шли, гора спускалась к реке широкими уступами, поросшими лесом.
Местность вновь приобрела вид дворянского парка. Золотые и пурпурные осенние листья сияли между рядов суровых елей, устилая траву, припорошенную легким снегом. Никогда еще ни у одного императора не было во дворце столь роскошных ковров и обивки.
Я велела Йонгдену следовать за мной. Вскоре мы нашли прелестный уголок у высоких скал. Чай быстро закипел, и мы уплетали тсампа с диким аппетитом. Признаться, самые горькие переживания никогда не могли лишить меня способности есть и спать. Сон! Это то, в чем мы нуждались больше всего. Блистательное знойное солнце, восходящее на небе, согреет нас. Я растянулась на бурой траве, собираясь подложить котомку под голову… Довела ли я это движение до конца?.. На меня навалился сон, и Тибет со всем остальным миром перестал существовать.
Мы снова двинулись в путь во второй половине дня, уже почти поверив в то, что у последнего тревожного случая, как и у предыдущих, не будет никаких неприятных последствий и мы в очередной раз отделались легким испугом. Вскоре мы подошли к полноводному источнику, бурлившему вокруг нависавшей над ним скалы, и я обрадовалась возможности принять горячую ванну.
В этом месте, под прикрытием скалистой стены, была оборудована примитивная купальня, огороженная камнями. Оставалось лишь дождаться темноты, когда я смогу раздеться, обнажить свою белую кожу, не опасаясь взглядов случайных прохожих.
Какова же была моя досада, когда у источника появилось семейство богомольцев: отец, мать и трое детей, которые обосновались возле нас. Я нисколько не сомневалась в том, что должно было произойти! Сейчас все они усядутся в водоеме, ибо, хотя тибетцы обычно пренебрегают ежедневными гигиеническими процедурами, они чрезвычайно верят в целебные свойства горячих природных источников и с готовностью окунаются в их воды всякий раз, когда это удается[73]. Таким образом, если я не откажусь от своего плана, мне придется ночью войти в воду, где уже плескались немытые люди. Хотя вода в купальне благодаря непрерывному течению обновлялась, эта мысль была мне явно не по душе.
Естественно, все произошло, как я и предполагала: Йонгден, которого я убеждала поскорее воспользоваться чистой водой, сообщил мне, что его опередил отец с тремя своими отпрысками.
Мне оставалось только ждать, и ждать пришлось долго. Блаженство от погружения в теплую воду в холодную пору удерживало тибетцев в купальне более часа. Уже совсем стемнело; немного подморозило, и пронизывающий ветер гулял в долине, суля мне не слишком приятные ощущения, когда придется выходить из воды и растираться полотенцем, размер которого не превышал тридцати квадратных сантиметров. Новая задержка была вызвана желанием дождаться смены воды, но я раздумала купаться, так как Йонгден страстно умолял меня не мыть лица, которое за это время стало таким темным, что почти не отличалось от лиц тибетских крестьян.
Несколько дней спустя, когда мы неторопливо брели вдоль реки, нас догнали двое лам в дорожных костюмах. Они остановились, принялись расспрашивать нас о наших родных краях и о многих других вещах; при этом один из путников глядел на меня особенно пристально. Они сказали, что состоят на службе у наместника Меконга; он поручил им доставить письмо офицеру, который находился в Дзогонге.
Йонгден также заметил, что взгляд одного из мужчин был прикован ко мне, и, как только ламы скрылись из вида, наша фантазия забурлила — очевидно, так же вели бы себя на нашем месте другие путешественники. Среди различных гипотез, одна ужаснее другой возникавших в наших головах, мы выбрали следующую версию: после того как мы прошли через область Меконг, поползли слухи; вероятно, у кёгнера Лахангры или жителей Вабо возникли сомнения на наш счет. Эти слухи дошли до наместника с опозданием, и он отправил двух своих слуг уведомить о нас коллегу из Дзогонга, чтобы тот мог выяснить наши личности. Возможно также, что путники шли из Меконга по совершенно другому делу и услышали о подозрительных паломниках в Дайюле.
До сих пор после каждой из тревожных встреч ситуация быстро разрешалась, но на сей раз страх долго держал нас в напряжении. Дзогонг, где мы могли бы узнать, насколько обоснованны наши опасения, был еще далеко, и каждый день нас мучил один и тот же вопрос: не идем ли мы навстречу беде и крушению своих планов, которое сделает напрасными все лишения и душевные страдания, терзавшие нас на протяжении девяти месяцев, с тех пор как мы покинули Гоби, оставив позади далекую монгольскую границу?
Теперь мы опять совершали свои переходы ночью, вновь превратившись в загнанных зверей, которым повсюду мерещится охотник. Однажды утром, на заре, нам встретилась группа паломников, и некоторые из них остановились, заговорив с Йонгденом. Я же, по своему обыкновению, продолжала идти медленным шагом. Когда мой спутник догнал меня, он был напуган как никогда.
— Это люди из Ривоче[74], — сказал он, — кто знает, быть может, они видели вас, когда вы проходили там с Тобжьялом?.. Вас хорошо знают в тех краях.
Наш страх усилился и возрастал с каждым часом. При виде любого встречного мужчины или женщины мы принимались дрожать, полагая, что близится развязка нашей истории. Поистине, это было на грани безумия.
В таком состоянии мы добрались до моста через Наг, расположенного возле селения Поранг.
Мне было известно о существовании этого моста, но, согласно моим сведениям, за ним начиналась пустынная и неровная, труднодоступная местность. Мост показался мне старым другом, появившимся вовремя, чтобы нас спасти.
— Давай рискнем, — сказала я Йонгдену. — На этой дороге нам грозит встреча с людьми, которые нас знают. Почти все жители Жакиендо, Диржи и докпа из южных степей проходят здесь, направляясь к Ха-Карпо, и к тому же сезон паломничества сейчас в разгаре. Если мы будем и дальше подниматься по долине Наг-Чу, то придем в Дзогонг, где двое лам, возможно, уже распустили о нас слухи, даже если письмо, которое им поручено доставить, не имеет к нам ни малейшего отношения. Вот прочный мост, он указывает на то, что по другому берегу проходит довольно важная дорога. Жиамо-Наг-Чу течет в этом направлении; давай сперва попытаемся добраться до реки, а затем посмотрим, какой путь избрать дальше.
