Жизнеописание Михаила Булгакова - Мариэтта Омаровна Чудакова
Однако в романе, претендующем на роль всеобъясняющей книги и, возможно, Новейшего Завета, возвращается с еще большей определенностью и жесткостью система, выстроенная в 1929 году в «Мольере». Стремящаяся быть справедливой, могущественная (в том числе самодержавная) власть этически отделена от доносчиков. Их услугами охотно пользуются фанатики-идеологи (от Шаррона до Каифы). Власть же стремится их сурово наказать – нелегитимным образом. По распоряжению Пилата убивают Иуду, по распоряжению Воланда – барона Майгеля (про которого, по реплике Воланда, «злые языки уже уронили слово – наушник и шпион»). Намечена градация – Алоизий Могарыч (по единичному, по-видимому, и сугубо корыстному доносу которого Мастер был арестован) напуган и наказан, но оставлен живым и в эпилоге оказывается финдиректором Варьете. (В этом угадывается проекция на судьбу того посетителя дома Булгакова, чьи визиты доставляли хозяину дома, как увидим далее, странное удовлетворение и о чьей гибели он, возможно, сожалел.)
Не в силах различить новизну тоталитаризма, на деле только внешне напоминавшего монархию – самою силою и безраздельностью власти, Булгаков продолжал то так, то сяк прикладывать к нему мерки монархического устройства общества. Как человек консервативных взглядов, до 27 лет живший в определенном государственном устройстве, а затем наблюдавший в течение нескольких лет картину разрушения государственности, он не мог, по-видимому, вообразить себе саму степень беззакония – не в годы революции и войны (этим опытом он располагал), а позже, при становления новой государственности. Строившееся в «одной, отдельно взятой стране» государство не имело аналогов в истории (только в современности, где набирал силу получивший власть германский фашизм), а мышление Булгакова было сугубо историческим.
Он все пытается понять, интенсивно общаясь в 1937 году с новым знакомым, – действительно ли перед ним посланник партии, т. е. – власти! И так и не успевает понять, что перед ним – посланник НКВД, а также – что это одно и то же.
Следует также обратить внимание читателя (прежде чем перейти непосредственно к материалу), на особенности отношения Булгакова к тем секретным сотрудникам НКВД, чьи функции были для него очевидны. Первый аспект этого отношения более или менее понятен из записей Е. С. Разговоры с осведомителями были для Булгакова способом осведомить органы о своих настроениях и намерениях в той форме и тех дозах, в которых сам считал нужным; свою возможность контролировать трансляцию такой информации он, по-видимому (как показывает выведенный сегодня на поверхность поток доносов), преувеличивал.
Второй аспект – более сложен и прояснился для нас в свое время только из личных бесед с Е. С. (правда, получив впоследствии подтверждение и в некоторых ее дневниковых записях).
Приведем свою запись от 12 ноября 1969 года об одном из мемуарных рассказов Е. С. Булгаковой во время наших с нею тогдашних многочасовых бесед: «…о Э. Жуховицком (Е. С. с неохотой назвала в ответ на уточняющий вопрос это имя, которое в тот год – до знакомства с дневниками Е. С. – автору данной работы еще ничего не говорило. – М. Ч., 1996) – как Булгаков говорил: „Позвони этому подлецу“ (он знал), как тот приходил – „толстый, плотоядный“, как Булгаков начинал с ним игру:
– Хочу за границу поехать. (Е. С. артистически разыгрывала мечтательно-беспечную интонацию и мимику говорящего.)
– Вы бы сначала, М. А., на заводы, написали бы о рабочем классе, а там уж и за границу.
– А я, знаете, решил наоборот – сначала за границу, а потом уж о рабочем классе. Вот, вместе с Еленой Сергеевной поедем.
– Почему же с Еленой Сергеевной?
– Да мы, знаете, привыкли как-то вдвоем по заграницам ездить.
– Нет, Вам, наверно, дадут переводчика…
Как Жуховицкий спешил уходить (являться), а Булгаков нарочно задерживал его до 11 ночи…
Потом говорил Елене Сергеевне, что больше не пустит его на порог:
– Ведь это надо! Кончал Оксфорд, чтобы потом… – и стучал по столу костяшками пальцев.
А через две-три недели опять хотелось ему чего-то острого, и он говорил:
– Ну, позови этого подлеца».
3
Первое упоминание о появлении Жуховицкого в доме Булгаковых – в дневнике Е. С. 1934 года. Дневник за этот год известен нам, как уже говорилось, только в поздней редакции, из которой, скорее всего, исчезли какие-то существенные детали. В то же время возможно (как показывает сравнение сохранившихся оригиналов за другие годы с поздней версией), что в отредактированном тексте записей с большей отчетливостью, чем это было в подлинном дневнике, описано то, что прояснилось для Булгакова и его жены несколько позже. Это касается и оценки роли Жуховицкого.
3 января 1934 года: «Вечером американский журналист Лайонс со своим астрономическим спутником Жуховицким»[208]. Они просят Булгакова порвать деловые отношения с издательством Фишера («которое, – замечает Е. С. в скобках, – действительно маринует пьесы М. А.») и передать права на английский перевод пьесы «Дни Турбиных» Лайонсу. «М. А. не любит таких разговоров, нервничал». (Булгакова раздражало и волновало все, что относилось к постановкам его пьес за границей, куда его не выпускали.)
«Жуховицкий за ужином:
– Не то вы делаете, Михаил Афанасьевич, не то! Вам бы надо с бригадой на какой-нибудь завод или на Беломорский канал. Взяли бы с собой таких молодцов, которые все равно писать не могут, зато они ваши чемоданы бы носили…
– Я не то что на Беломорский канал – в Малаховку не поеду, так я устал»[209].
8 января 1934 года Е. С. выяснила по документам, что договор на «Дни Турбиных» с издательством Фишера закончился, и Булгаков «при бешеном ликовании Жуховицкого» подписал соглашение с Лайонсом на ужине у последнего.
«– Вот поедете за границу, – возбужденно стал говорить Жуховицкий. – Только без Елены Сергеевны!..
– Вот крест! – тут Миша истово перекрестился – почему-то католическим крестом, – что без Елены Сергеевны не поеду! Даже если мне в руки паспорт вложат.
– Но почему?!
– Потому что привык по заграницам с Еленой Сергеевной ездить. А кроме того, – принципиально не хочу быть в положении человека, которому нужно оставлять заложников за себя.
– Вы – несовременный человек, Михаил Афанасьевич»[210].
15 января Жуховицкий на ужине у Булгаковых (вместе с Лайонсом и его женой) «пытался уговорить М. А. подписать договор на „Мольера“, но М. А. отказался – есть с Фишером»; 9 февраля ему удается подписать с Булгаковым договор на перевод и издание романа «Белая гвардия» за границей; 4 мая 1934 года – запись о том, что накануне «Жуховицкий привез американскую афишу „Турбиных“»[211].
Осенью 1969 года Е. С. рассказывала нам: «В 1934–1935 гг. много ходили в американское посольство в Трубниковском. Все осуждали, пугали.
