Николай Оцуп - Океан времени

Берлин — Рим

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ[4]

1918–1923

Глаза удава

Вы не видали глаз удава —Огонь, порыв и чистота.У них зеленая отраваИ поперечная черта.

В них зов ножей, в них тяга ада,И раз один взглянув туда,Вы очарованного взглядаНе оторвете никогда.

Они соперников не знают.В них замирающий порок.Вам иглы тонкие пронзаютОткрытый в ужасе зрачок.

Канатов крепче эти нити,Безумья глубже это дно,Но ближе, ближе загляните —Вернуться вам не суждено.

Я сталь. Души закрыта дверца,Но проклинаю день и час,Когда удав в глаза и сердцеВопьет уколы острых глаз.

Шахматы

Истинное в миреДорого и свято:Шестьдесят четыреМаленьких квадрата.

Выстроены гномы,Короли и туры.Издавна знакомыТонкие фигуры.

Деревянным детямМысли и забавыМы места разметимНа квадратах славы.

Пусть один другогоС маленькой ареныСнимет, но толково —В танце перемены.

Радостно и чудноВидеть воплощеньеМысли обоюднойВ жизни и движенье.

Сны

Откуда наши сны? Всю ночь в покое,Не покидая ложа своего,Лежит и дышит тело чуть живое,Но кто-то с кем-то где-то за негоВстречается, и говорит, и мукиИспытывает, и тоску, и страх,И навзничь, запрокидывая руки,Летит с обрыва, чтобы спящий — ах!Очнулся… Не затем ли и рассветы,Скрывая наспех истину от нас,Вновь расставляют в комнате предметы,Чтоб им спросонок удивлялся глаз,Пока за ними разбирают тениСтрану (иль декорацию) видений?

«На снегу у костра за мостом…»

На снегу у костра за мостом —Силуэт часового с ружьем.

Как ужасно, что пропуск ночнойЯ у южного моря забыл…И мелькала волна за волной,И по снегу солдат подходил.

Я проснулся от запаха розБез России…Я проснулся от крика и слезНад волнами чужой и свободной стихии.

«Труженик, воин, святой…»

Труженик, воин, святойИ — человек молодой.

Вышел из отчего дом —Подвиг, молитва и труд…Но почему-то истома,Тоже и песни, и блуд…

И через столько-то лет:Нищий, мыслитель, поэт.

«Страшно жить, не любя никого…»

Страшно жить, не любя никого,Но, быть может, страшнее всегоУ высоких ночных фонарейПроститутки с глазами детей.

«Подойди, молодой человек».«Я с такими не знался… пока…»Из-под темных измученных векПодавляемой страсти тоска.

Не сегодня, так завтра, не тот,Так другой, побледнев, подойдетИ обнимет в холодном раюЛедяную невесту свою.

«Как будто водолазу в океане…»

Как будто водолазу в океане,Когда он глянет вглубь и в высоту —Случайному прохожему в туманеИ холодно, и жутко на мосту.

Под умирающими фонарямиКакие-то крылатые пальто,С какими-то зубчатыми зонтамиИз ничего скользящие в ничто.

И снова шарканье по мокрым плитамТо глуше, то невнятней, то слышней,И в воздухе, как в зеркале разбитом,Какие-то подобия людей,

«Все тленьем тронуто…»

Все тленьем тронутоИ… очищается…Слез-то, урону-то!..Но по закону то,Что отпускается,Злом не считается.

Муза от боли вся —Мука и хрип…Ведь не погиб….Но как ты колешься,Терния шип!.. А не помолишься?

«Мы поэзии верим вначале…»

Мы поэзии верим вначале,Словно мы раскрываемся в нейВ каждом слове, в мельчайшей детали.Упоенные властью своей,Мы искали затерянных где-тоОбъяснений пути твоего…Только ты не давала ответа —Все искусство не стоит его.Но, поняв безнадежность усилий,Отчего же себя и потомБесполезному мы посвятили,Не ища оправданья ни в чем?

«С чего бы начать — с незнакомой звезды…»

С чего бы начать — с незнакомой звезды,С ее отразившей воды,

С летящего голубя — или начнемС тебя самого за столом?

Куда ты ни взглянешь, с чего ни начнешь,Повсюду — над бездной бессильная дрожь.

Звезда оборвется и в ночь упадет,И птица погибнет, и сам ты вот-вот

Качнешься над зыбью просторов пустыхИ, всё позабыв, уничтожишься в них.

«Все безысходнее беда…»

Все безысходнее беда —Короткой жизни половина.Но ты учила, Мнемозина,Любить ушедшие года.Сказать о лире — помоги,Ты жизнь мою, оберегалаИ первые мои шагиНа музыку перелагала.

«Не понукай свободного Пегаса!..»

Не понукай свободного Пегаса!Будь с ним одно, и он тебя поймет.Пусть, нервничая, не спешит вперед:Он конь такого класса,Что знает сам, куда и как домчать,Когда понадобится, к сроку…

Как стуком сердца управлять?Как чудному себя не вверить скоку?

«На французских кладбищенских плитах…»