Владимир Зюськин - Истребители танков

Что за чертовщина? Халтурин потребовал объяснения у бойцов и едва добился вразумительного ответа. Оказалось — куриная слепота. Дело было в сумерках, когда эта болезнь словно надевает пелену на глаза. Но почему же молчали раньше?! Выяснилось: не хотели уходить из бригады, рвались на фронт, а не в лазарет.

Об этой болезни позднее писал в своем дневнике сержант третьей батареи 1846-го полка Василий Савельевич Нежурин:

«Как-то вечером, когда бригада занимала позиции, я удивился, что вокруг так темно. «Хоть глаз выколи!» — говорю товарищам. А в ответ слышу: «Брось, ерунда! Окапывайся быстрей!» Но тут я запнулся о станину пушки и полетел головой вниз в окоп. Подняли меня ребята, посмотрели в мои оловянные глаза и поняли: куриная слепота».

Его отсылали в тыл, а он перед боем, спотыкаясь, на ощупь, пробрался к орудию: «Подведите меня к панораме — цель я увижу». Но командир усмехнулся: «Ты как Вий: подведите — я вам наработаю. Давай двигай в тыл, без тебя управимся».

Вши, малярия, куриная слепота. Сейчас об этих явлениях знают понаслышке. Они ушли вместе с войной. Походные условия жизни, когда белье не то что раз в неделю — раз в месяц не всегда удавалось сменить; скудная пища, бедная витаминами, — эти трудности действовали заодно со свинцом врага. И хоть в гроб обычно не загоняли — из строя выводили частенько.

Не обошла болезнь и Ивана Иванова:

«Лежать больному, да где — на передовой! Вот угораздило! Но мне говорят: малярия скоро пройдет», — писал он в июне 1943-го матери. И далее: «Теперь, когда третьи сутки валяюсь в постели, сгорая от жара, мокрый от пота, когда от прикосновения пищи ко рту начинается рвота, я мысленно обращаюсь к тебе, мама, и мне становится легче».

В другом письме он с беспокойством пишет о том, что, если ему станет хуже, отправят в госпиталь.

Многие не хотели отлеживаться в то время, когда враг топчет родную землю. Лечились в санчасти даже раненые.

А в то далекое время Василий Нежурин был огорчен тем, что его после окончания занятий в школе назначили всего лишь заместителем наводчика. Он завидовал фронтовикам — «пэтээровцам», минометчикам, которых обучали артиллерийскому делу вместе с новичками, но сразу поставили командирами орудий.

Распределили Василия в третью батарею 1846-го полка, где командиром был лейтенант Дробан. Он часто отсылал молодого бойца в помощь старшине Михайлюку, утешая: «Не спеши. На передовой всем места хватит. Успеешь еще навоеваться и накомандоваться».

Много добрых слов о комбате Николае Михайловиче Дробане написал в своем дневнике Нежурин. Вспоминает он и сержантов батареи Костарева, Будько, Деленка, Котова, Визова, рядовых Глухова, Ситмикова, которые влились в батарею вместе с ним.

Прошло десять дней. Крепко подружился Василий со старшиной Михайлюком. Они вдвоем возили для кухни воду, ходили на склад, выполняли другие хозяйственные работы. Старшина тоже утешал молодого парня: «Вот погоди, выйдем на передовую…»

Ждать пришлось недолго. Утром 5 июля с запада налетели стаи самолетов. Бомбы сыпались поблизости от места дислокации 1846-го полка. Завязались воздушные бои. А вечером — боевая тревога.

В этот день началась битва на Курской дуге — одна из крупнейших в Великой Отечественной. На оборонительные рубежи наших войск гитлеровское командование бросило пятьдесят лучших своих дивизий, в том числе шестнадцать — танковых и моторизованных.

1844-й и 1848-й полки заняли оборону на участке Мясоедово — Севрюково, а 1846-й к этому времени не был еще оснащен техникой и вступил в бой позднее. Память Нежурина отчетливо сохранила события, связанные с его боевым крещением.

«Выдали на сутки сухой паек. Навьючили бойцы на себя оружие, патроны. Единственную на всю батарею пушку подцепили за задок повозки, в которую впряжена лошадь, и двинулись в Корочу. Пятидесятикилометровый путь преодолели за ночь и следующие полдня. Шли через поселки, из домов выходили женщины и смотрели вслед с болью и упреком: «Опять отступаете!»

На пути встречались раненые 1844-го и 1848-го полков, которые вступили в бой 5 июля, в первый день наступления фашистов. Какие же события этого дня остались в памяти бойцов тридцатой противотанковой?

Пятое июля

Бывшему химинструктору 1844-го полка Ивану Филипповичу Ламбергу запомнились закатные часы июльского дня. Сколько раз в мирное время он любовался яркими красками вечерней зари. А сейчас «кровавое» небо словно предзнаменовало завтрашний день.

Их батарею «сорокапяток» в сумерки подняли по тревоге. И вот новенькие американские «виллисы» запылили на запад. Из сидящих в них бойцов никто, конечно, не знал, что завтра батарея примет участие в исторической Курской битве, завершившей перелом во всей войне. Однако не было и сомнения, что едут на фронт.

За полночь прибыли на передний край обороны — в район Батрацких дач и тотчас начали оборудовать огневые позиции впереди основных пехотных траншей, рыть окопы.

Ночью никто не спал. Напряженность нарастала с каждым часом. На рассвете тишину оборвала артиллерийская канонада, а затем на горизонте появились вражеские танки, самоходное оружие. Они шли эшелонами.

Когда приблизились на расстояние четырехсот метров, начали стрелять наши пушки. Но их снаряды отскакивали от мощной лобовой брони «тигров» и «фердинандов», не причиняя ущерба. Танки приближались. Вот они уже корежат орудия, подожгли два «виллиса», которые стояли позади пехотных траншей, в лощине…

Грохот, огонь, дым. Трупы убитых и стоны раненых, в числе которых — командир батареи. Ненависть, злость, обида на то, что, по сути дела, оказались безоружными перед такой техникой врага.

«От батареи осталось одиннадцать человек, — вспоминает Ламберг. — Фашистские танки, прорвавшиеся правее, начали заходить в тыл. Чтоб не оказаться в окружении, мы рванулись на машинах ко второй линии обороны. Танки послали нам вдогонку пару снарядов, но они легли в стороне. Мы проскочили.

А когда подъехали к опушке леса, увидели радостную картину. Наши «катюши», стоявшие сплошным рядом, огонь вели беспрерывно. Я никогда не видел так много «катюш». Им только успевали снаряды подвозить. Кроме того, часть танков была зарыта в землю, они хорошо пристреляли ориентиры и точно били по наступавшему врагу. Вот они да наши 76– и 120-миллиметровые орудия приняли на себя основной танковый удар противника».

Вторую линию обороны в районе Батрацких дач занимала четвертая батарея 1844-го полка. Здесь немало было новобранцев из Белгородской области, и среди них — Сергей Осташенко, которому в то время не исполнилось и восемнадцати лет.