Дмитрий Колокольцов - Экспедиция в Хиву в 1873 году. От Джизака до Хивы. Походный дневник полковника Колокольцова

Не успели мы расположиться на нашей позиции, всего в 16 верстах от Хивы, цели наших надежд и желаний, как было получено извещение, что хивинцы не желают драться и сдают Хиву. [66]

Увы исчезли надежды на штурм и взятие Хивы с боя, что немало сокрушило всех. Войска искали боя, забывая кровавые потери, без которых не обошлось бы…

Прежний посланец хивинец привёз письмо от хана, в котором последний уже не хитрил более, и просил прямо не проливать напрасно крови, соглашался на все условия, которые ему будут предложены, и без боя сдавал нам Хиву.

Командующий войсками письменно сообщил хану, что завтра он выступает к Хиве, приглашал его выехать к нему на встречу для переговоров и дозволил ему взять с собою свиту не более 100 человек.

Старик-хивинец, принимая письмо, спешил сообщить командующему войсками своё беспокойство относительно Оренбургского отряда, который, как ему известно, атакует город, что хивинцы несут потери и двое их батырей убиты. Тогда генерал Кауфман тут же написал начальнику Оренбургского отряда о присланном к нему письме хана, о предлагаемой сдаче Хивы, и приказывал прекратить военные действа против города. Это письмо, переданное старику-хивинцу, было тотчас же отправлено с одним из хивинских джигитов в Оренбургский отряд.

Вскоре после отъезда посланца получено было донесение от генерала Веревкина о деле 28-го мая, в котором потеря наша состояла из 40 человек нижних чинов (4 убиты, остальные ранены), кроме того, ранены два штаб-офицера, шесть обер-офицеров и сам начальник отряда. В этом же донесении было упомянуто, что у самых стен города ротами Апшеронского и Ширванского полков захвачены два неприятельския орудия.

Как только разнеслись слухи о полученном из оренбургского отряда донесении, у нас пошли толки и догадки, с целью разъяснить себе смысл совершившихся событий; зная, с одной стороны, что хан просит пощады, а с другой, получив известие, что под стенами Хивы было серьёзное дело, многие недоумевали и не могли разрешить этого противоречия, удовольствовавшись в заключение поговоркою: «утро вечера мудрёнее».

29-е мая. Во дворце хана и на биваке под стенами Хивы

С особенным чувством нетерпения и любопытства тронулись мы, 29-го мая в пять часов утра, к Хиве, интересуясь увидеть хивинского владыку и заветный город, цель экспедиции, которая нам стоила таких трудов и лишений….

Пройдя, примерно, около половины пути, мы заметили впереди, [67] по дороге, пыль и потом неясные очертания целой толпы всадников, с офицером впереди. То был состоящий при начальнике отряда, генерале Головачеве, поручик Бекчурин, за которым двигалась целая кавалькада хивинцев, на великолепных жеребцах, убранных богатою сбруею, с щегольскими азиятскими сёдлами и чепраками.

Командующий войсками остановился в ожидании их приближения. В первую минуту мы были уверены, что это сам хивинский хан, но вскоре разочаровались, потому что оказалось, что это были дядя и брат хана, со свитою; последний молодой человек, лет двадцати.

На вопрос командующего войсками, где же хан? ему отвечали, что хан сегодня, рано утром, выехал из Хивы и что, по всей вероятности, он бежал…. Командующий войсками повернул лошадь, отъехал несколько шагов в сторону и расположился на походном стуле, под тенью большего карагача. Приехавшие хивинцы последовали за ним и, сойдя с лошадей, в живописной групе расселись против него, поджав ноги по азиятскому обычаю. Свита генерала Кауфмана, спешившись, окружила своего начальника; мне пришлось стоять подле начальника полевого штаба, недалеко от командующего войсками и вблизи сидевшего брата хана.

Разговор начался с разъяснения странного поступка хана. Дядя хана говорил, что хан, не далее как ещё вчера, был на стороне партии мира, но что, по всей вероятности, партия воинственных иомудов успела его увлечь с собою. Всё это говорилось таким тоном и в том смысле, что поступок хана для них самих оскорбителен, что это сделано вопреки желанию народа и что, после такого поступка, они не желали бы более иметь его своим ханом. Эти последние слова были подтверждены одновременно почти всей сидящей толпою хивинцев.

Тогда командующий войсками обратился к молодому человеку, брату хана, и спросил его, не знает ли он настоящей причины бегства хана. Брат хана отвечал, что ему ничего неизвестно, потому что он сам последнее время содержался под караулом, и что только после бегства хана освобождён народом.

Командующий войсками приказал передать дяде хана, чтобы он тотчас написал своему племяннику, что начальник русских войск весьма огорчён его бегством, приписывает это советам неблагонамеренных людей и приглашает его немедленно [68] возвратиться; в противном случае, вместо него будет назначен ханом другой.

На этом кончилась аудиенция, и, в то же время, подъехал одетый в полную парадную форму, полковник Глуховской, состоявший при оренбургском отряде. Отрапортовав о благополучном состоянии оренбургского отряда, полковник доложил, что отряд выстроен неподалёку и ожидает прибытия его превосходительства.

Командующий войсками, начальник отряда генерал Головачев, вся главная квартира, конвой и присланные из города хивинцы поехали к оренбургскому отряду. Проехав версты три, мы усмотрели выстроенную пехоту, артилерию и кавалерию оренбургского отряда; в числе последней была сотня сунженских казаков и сотня мусульман.

Раздалось повелительное «на караул», и полный хор музыки Апшеронского полка заиграл встречу. Начальник оренбургского отряда, генерал Веревкин, вследствие полученной им накануне раны, не мог представить соединённых Оренбургского и Мангышлакского отрядов, почему место его заступил полковник Саранчев, который и рапортовал командующему войсками о состоянии войск.

Все, начиная с начальства, офицеры и нижние чины, щеголевато одетые в мундиры, были в полной парадной форме; даже прусский гусарский поручик был в парадной гусарской форме.

В глубине средней Азии, близ хивинских стен, на красивой поляне, среди природою насаждённых садов, встретить соотечественников и братьев по оружию это такое ощущение, которое не под силу моему слабому перу….

Мы, только что вырвавшиеся с Адам-крылгана и с других «кудуков», должны были представлять большой контраст с щёголями-оренбургцами. Начиная с начальнического кителя и до последней гимнастической рубашки солдата, всё было прожжено сорокаградусной жарой, засыпало песком и пылью.

На приветствие командующего войсками: «здорово, молодцы!» последовало единодушное громкое «ура» этих, действительно, молодецких войск. Засим, генерал Кауфман, махнув музыкантам, благодарил каждую часть войск особо за молодецкую и честную службу своему Государю. После осмотра, командующий войсками пригласил к себе всех офицеров Оренбургского и Кавказского отрядов и усердно благодарил их за службу.