Александр Извольский - Воспоминания

Не вдаваясь в подробное рассмотрение той концепции, которая оказывала столь сильное влияние при решении вопросов внешней и внутренней политики России, достаточно пока сказать, что славянофильство осуждало европейскую цивилизацию en bloc, как зараженную атеизмом и чрезмерным индивидуализмом. Славянофильство приписывало России провиденциальную миссию создания высшей культуры; в религиозной области славянофилы отстаивали ту точку зрения, что русская православная церковь является единственно правильной выразительницей заветов Христа; в политической области они осуждали реформы Петра Великого, как внушенные Западом, и требовали возврата к "национальной" системе московского периода. Одним из их главных принципов для построения такой доктрины было утверждение, что община, или мир, является оригинальным проявлением русского гения, и они полагали в формах общинного владения землей существенное основание для социальной и экономической организации России.

Я расскажу позже, каким образом и благодаря какому влиянию, будучи также захвачен доктриной славянофильства, как большинство сверстников моих и Столыпина, я освободился от этого невежественного учения в сравнительно ранний период моей жизни. Что касается Столыпина, то, не доходя до чрезмерного увлечения этой доктриной, он, тем не менее, оставался в значительной степени её сторонником. Если бы он имел возможность, как то случилось со мной, изучать политическую и социальную жизнь Западной Европы, я убеждён, что его ясный и сильный ум совершенно отбросил бы все ошибки славянофилов.

В соприкосновении с одним из наиболее жизненных для России вопросов – аграрным – он не поколебался отбросить роковую концепцию о мире, принесшую столько зла, и принять вопреки ожесточенному сопротивлению систему мелкой собственности. С другой стороны, к несчастью, он не оказался способным подняться над особо опасными теориями славянофилов, и это вызвало, несмотря на все мои усилия переубедить его, чрезвычайную склонность к сильному, неумеренному национализму, что вызвало самые печальные последствия и в конце концов повело к разрыву наших политических отношений.

Портрет этого замечательного человека, который я попытался набросать, был бы неполон, если бы я не отметил его чудесный ораторский дар. В своём первом обращении к Думе он показал себя оратором исключительного дарования. Я употребляю слово "показал", потому что до этого времени никто не знал об его ораторском таланте, и, по всей вероятности, он сам не знал о том, что он обладает таким талантом, потому что ранее в России не было учреждения, в котором можно было бы обнаружить свои ораторские способности.

Когда после вхождения в кабинет Горемыкина я обратил своё внимание на Думу, зрелище, которое мне представилось, было совершенно необычайное.

Я уже говорил, как я был поражён наличием большого количества крестьян среди депутатов, которые фигурировали на торжественной церемонии открытия Думы в Зимнем дворце.

Согласно избирательному закону, Дума включала 524 депутата, но выборы ещё не закончились в некоторых частях империи, и не более 500 депутатов присутствовали при открытии Думы. Из этого числа около 200 депутатов принадлежали к крестьянскому сословию. На первом месте стояли кадеты, которые по причинам, мною уже изложенным, получили перевес над консерваторами и умеренными либералами, или октябристами. Кадетская партия, обнаруживавшая радикальные тенденции, очень прочно и строго организованная, насчитывала 161 члена и усиливалась двумя группами, менее радикальными, но всегда голосовавшими вместе с кадетами, – "партией демократических реформ" и "партией мирного обновления". Эти партии были немногочисленны, но они имели в своих рядах несколько значительных лиц. Умеренные либералы, или октябристы, были представлены незначительным количеством депутатов, которые едва отличались от консерваторов, вместе с которыми они насчитывали около трети общего количества депутатов. Социалисты насчитывали всего 17 депутатов, причём они не были избраны как таковые, потому что обе революционные партии – социалисты-революционеры и социал-демократы – отказались принять участие в выборах, требуя созыва Учредительного собрания и всеобщего избирательного права, а по отношению к Думе и к манифесту 1905 года ими был объявлен бойкот. Национально-автономистские группы: польская, латвийская, эстонская, литовская и западных губерний – насчитывали все вместе 70 депутатов и держались демократических тенденций, исключая польской группы, которая была консервативной, но по причинам национальным присоединилась к оппозиционным правительству партиям. Наконец, имелось некоторое количество депутатов, которые не принадлежали ни к одной из партий и колебались, кому отдать свои голоса, решив в конце концов голосовать вместе с оппозицией.

Таким образом, характерным для первой Думы является оппозиционный блок, к которому примыкало больше половины всего состава Думы. Этот блок, составленный из различных групп, полностью руководимыи кадетами, не включал, конечно, ни консерваторов, ни умеренных либералов. Но в стороне от всего этого оставалась неопределенная масса, состоящая из 200 крестьян с вкрапленными там и сям деревенскими попами, длинноволосыми и бородатыми, которые внешним видом мало чем отличались от своих сотоварищей, пахарей земли.

Введение этой крестьянской массы в Думу было любимой мыслью правительства, и с этой целью соответственно был приспособлен избирательный закон, за который ответствен его автор, Булыгин, посредственный бюрократ, который дал своё имя первому проекту конституции, так и не воплотившемуся в жизнь. Закон тогда был рассмотрен и окончательно отредактирован правительством графа Витте; это было очень сложно и искусственно и давало преимущество крестьянскому классу над всеми другими классами страны. Правительство рассчитывало этим путем выиграть благодаря присутствию в Думе элементов, проникнутых консервативным духом, лояльностью по отношению к личности царя, послушных голосу установленных властей и официальной церкви. Никогда бюрократия, управлявшая судьбами России, не делала более грубой и роковой ошибки, потому что, как можно это видеть теперь, крестьяне вошли в Думу, зачарованные мыслью о том, чтобы получить возможность разделить землю в интересах своего класса. Совершенно не осведомленные в других вопросах, которые стояли перед Думой, и равнодушные к политическим свободам, которые требовались либеральными партиями, они были готовы поддержать всякую партию, которая обещала бы им полную реализацию их аграрных вожделений.