Николай Семашко - Кох. Вирхов

Вирхов в своих записках отдает должное и земельному капиталу Силезии. «Ни в одной из германских провинций не было такой богатой земельной аристократии, ни в одной не было такой беззастенчивой эксплоатации крестьянства. Большинство помещиков прожигало свои доходы в крупных центрах или заграницей, а население несло всю тяжесть барщины, работая на помещика 5–6 дней в неделю. Все, что крестьяне вырабатывали на своих наделах, шло в пользу помещика. Отсюда рождалась хозяйственная и культурная апатия этого забитого и загнанного народа. Крестьяне-бедняки оставили всякую мысль о том, чтобы как-нибудь улучшить свое положение; они думали только о сегодняшнем, а не о завтрашнем дне», — пишет Вирхов. Единственным «утешением» у забитого населения была водка; пьянство было страшно распространено среди населения.

«А между тем, — говорит Вирхов, — верхнесилезцы способны и к труду, и к умственному развитию. Пусть покажут этому народу на примерах собственного опыта, как благосостояние вытекает из труда; пусть научат познать потребности, предоставляя ему наслаждение телесными и умственными благами; пусть его допустят принять участие в культуре, — и он не замедлит выйти из этого состояния неволи, порабощения и апатии и дать новый пример силы и подъема человеческого духа».

Давши такой социально-экономический анализ этого края, Вирхов переходит к задачам медицины. И здесь Вирхов представил один из самых блестящих социально-гигиенических анализов, которые знает история медицины.

«Опустошительная эпидемия, — пишет Вирхов, — дала в одном округе смертность в 10 % всего населения, из них 6,5 % от голода и эпидемии и 5 %, по официальным записям, прямо-таки от голода. В другом округе на протяжении восьми месяцев заболело тифом 14 % жителей, из заболевших умерло 20,5 %. Официально установлено, что здесь в продолжение шести месяцев пришлось одной трети населения выдавать кое-какое подсобное питание. Оба эти округа уже к началу 1848 года насчитывали сиротами около 3 % населения». «Вот стоят длинные ряды неопровержимых цифр, из которых каждая в отдельности выражает нужду, полную ужаса нужду». При таких условиях не в лечении центр вопроса, а в улучшении социально-бытовых условий населения. «Медицина должна заняться этим делом». «Медицина, как социальная наука, как наука о человеке, несет обязанность ставить подобные задачи и делать попытки к их теоретическому решению. Государственный деятель — практический антрополог — должен находить средства к их решению».

Досталось в записках Вирхова и прусскому правительству. «Пруссия, — говорит Вирхов, — гордилась свооими законами и своими чиновниками. Действительно, чего только не было предусмотрено законом! По законам пролетарии могут требовать средства, обеспечивающие их от голодной смерти; закон гарантировал пролетарию работу, чтобы он мог сам добыть себе эти средства; школы, эти столь хваленые прусские школы, были налицо, чтобы предоставить ему образование, которое было столь необходимо для его сословного состояния; санитарная полиция, наконец, имела прекрасное назначение наблюдать за его жилищем, за его образом жизни. И какое полчище хорошо вышколенных чиновников стояло наготове, чтобы применить эти законы! Как вторгалось это полчище повсюду в частную жизнь, как следило оно за самыми сокровенными отношениями «подданных», чтобы предохранить их духовное и материальное счастье от слишком высокого подъема; как ревностно опекало оно каждое поспешное или резкое движение ограниченного разума поданных! Закон был налицо, чиновники были налицо, а народ умирал тысячами от голода и эпидемий. Закон ничем не помог, потому что представлял собой лишь писаную бумагу; чиновники ничем не помогли, потому что результаты их деятельности были опять-таки только исписанные бумаги. Все государство стало постепенно бумажным, превратилось в большой карточный дом и, когда народ прикоснулся к нему, карты рассыпались пестрой кучей». «Полная и неограниченная демократия» — вот что по мнению Вирхова может спасти положение. Вирхов забывал при этом, что «полной демократии» в буржуазном обществе не может быть; она возможна лишь при условии свержения власти эксплоататоров.

Паллиативам не должно быть места. «Медицина», — говорит Вирхов, — незаметно завела нас в социальную область и поставила нас в необходимость самим теперь столкнуться с великими вопросами нашего времени. Поймите, для нас дело не идет уже более о лечении того или другого тифозного больного с помощью лекарств, регулирования питания, жилища, одежды; нет, культура полутора миллионов наших сограждан, которые находятся на самой низкой ступени нравственного и физического упадка, — вот наша задача».

Надо поставить народное образование, на самых широких началах. Надо позаботиться об устройстве хороших школ, земледельческих и ремесленных мастерских. Необходимо школу совершенно отделить от церкви. Обучение должно стать светским, и основой его следует сделать изучение природы. На обеспечение сирот надо обратить особое внимание. Взрослое население надо также приобщить к культуре. Самым подходящим средством для этого Вирхов считает «введение широкого самоуправления в общине и государстве, проведение разумной системы прямых налогов, отмену привилегий отдельных личностей, уничтожение феодальных тягот, угнетающих бедные классы; улучшение земледелия, огородничества и скотоводства; улучшение путей сообщения, устройство фабрик и т. п. Позаботиться о том, чтобы люди могли иметь работу — это обязанность государства». «Весь свет знает, — пишет Вирхов, — что пролетариат нашего времени обусловлен, главным образом, введением и улучшением машин. Люди теперь уже ценятся только как «руки». Но разве в этом смысл машин в истории культуры народов? Разве триумфы человеческого гения не служат ни чему иному, как лишь обездолению рода человеческого? Конечно нет! Наше столетие открывает собой социальную эпоху, и предметом его деятельности не может быть ничто иное, как стремление свести к возможно меньшему размеру все машинообразное в человеческой работе. Человек должен работать лишь столько, сколько необходимо для того, чтобы из почвы, из грубого вещества извлечь столько, сколько нужно для существования всего данного поколения; но он не должен расточать свои лучшие силы на создание капитала. Капитал — это чек на наслаждение, но к чему же увеличивать этот чек до степени, переходящей всякие границы? Французская республика уже признала этот принцип в своем лозунге братства и, повидимому, собирается, несмотря на всю силу старой буржуазии, осуществить его на деле при помощи ассоциации. Действительно, ассоциация неимущего труда с капиталом государства или денежной аристократии или многих мелких собственников — вот единственное средство для улучшения социального положения. Капитал и рабочая сила должны быть по крайней мере равноправны, и живая сила не должна быть в подчинении у мертвого капитала». Нетрудно разгадать политический смысл этого выступления Вирхова. Вирхов отражал здесь мнения радикальной буржуазии. Сделать социалистические выводы из той социально-экономической картины, которую он довольно ярко обрисовал, он, дитя своего класса и своего времени, не мог. Но до требования «полной и неограниченной демократии» (в вышеуказанном буржуазном понимании, конечно) он поднялся. Вирхов в своих рассуждениях стоял тогда на левом фланге буржуазии. Революция 1848 года подняла его и некоторое время держала на своем гребне.