Вячеслав Бондаренко - Герои Первой мировой

Масштаб мятежа нарастал с каждым днем: 24 февраля в столице бастовало уже 170 тысяч человек, через день — 240 тысяч. 25 февраля противостояние бастующих рабочих и полиции стало вооруженным, к требованиям хлеба прибавились лозунги «Долой войну» и «Долой самодержавие». Столичные власти растерялись, меры, которые они предпринимали для подавления восстания, оказались смехотворными.

Но самое главное — в Петрограде уже не было императора, который мог бы отдать приказ немедленно расправиться с мятежниками!.. Теперь он был, сам не осознавая этого, полностью зависим от чинов Ставки, которые могли снабжать (или не снабжать) императора той информацией, которую считали нужной. Объяснялось это… заботой о Верховном. Когда флигель-адъютант императора полковник А.А. Мордвинов заметил, что императору не подают некоторых телеграмм, «кто-то из офицеров штаба ответил, что это делается нарочно, по приказанию Начальника штаба, так как известия из Петрограда настолько тягостны, а выражения и слова настолько возмутительны, что генерал Алексеев не решался ими волновать Государя».

Благодаря такой «заботе» жизнь в Ставке шла своим чередом. Внешне все оставалось по-прежнему, все положенные Верховному почести неукоснительно воздавались, и записи в камер-фурьерском журнале свидетельствуют, что распорядок дня Николая II был вполне обыденным. И узнал о волнениях в Петрограде император не от Алексеева, не из официальных источников, а от жены, с которой 24 февраля говорил по телефону. Но Александра Федоровна, находившаяся в Царском Селе и не осознававшая масштабов происходящего, сказала мужу, что ничего серьезного в столице не случилось, и 25 февраля повторила уже письменно: «Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для того, чтобы создать возбуждение, и рабочие, которые мешают другим работать». Неудивительно, что император не придал особого значения этой информации, и дни 24—25 февраля снова прошли для него в обычном режиме: работа в штабе, автомобильная прогулка, посещение храма. «За завтраком некоторые по лицу Государя старались что-либо заметить, но напрасно, — вспоминал генерал А.И. Спиридович. — Государь ровен и спокоен, как всегда».

Правда, 25 февраля в 18.08 в Ставку пришла тревожная телеграмма от главного начальника Петроградского военного округа генерал-лейтенанта С.С. Хабалова с описанием беспорядков, происходящих в столице. Верховный немедленно отправил Хабалову ответную телеграмму: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». Но Николай II не подозревал, в руках каких ничтожеств находилась судьба Петрограда в эти дни. Генерала Хабалова требование прекратить беспорядки… страшно расстроило: «Эта телеграмма, как бы вам сказать? Быть откровенным и правдивым: она меня хватила обухом… Как прекратить “завтра же”… Государь повелевает прекратить во что бы то ни стало… Что я буду делать? Как мне прекратить? Когда говорили: “хлеба дать” — дали хлеба и кончено. Но когда на флагах надпись “долой самодержавие” — какой же тут хлеб успокоит! Но что же делать? Царь велел: стрелять надо… Я убит был — положительно убит!» Военный министр М.А. Беляев полностью поддержал Хабалова, сказав ему: «Ужасное впечатление произведет на наших союзников, когда разойдется толпа и на Невском будут трупы». Очевидно, что такие люди просто не могли подавить революцию в зародыше. Хабалов тем не менее на другой день отбил в Ставку телеграмму, завершавшуюся словами «Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно». Она (плюс цитированное выше письмо жены с упоминанием «хулиганского движения») успокоила императора…

А обстановка в Петрограде тем временем продолжала накаляться. Были отмечены первые случаи стрельбы по толпе, начались волнения в казармах запасных частей, столкновения войск с полицией. В ночь на 26 февраля премьер-министр князь Н.Д. Голицын обнародовал заранее заготовленный указ императора о роспуске Государственной думы. А несколькими часами раньше, после 17.00, Николай II получил (через Алексеева, разумеется) телеграмму из Петрограда от председателя Государственной думы М.В. Родзянко: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие, топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца».

Но Николай II был склонен верить не Родзянко, а Хабалову, которому, как мы помним, недавно приказал усмирить беспорядки. Поэтому на телеграмму главы Думы он отреагировал так: «Опять этот толстяк Родзянко пишет мне разный вздор, на который я не буду ему даже отвечать».

Впрочем, именно во второй половине дня 26 февраля в Ставке произошло что-то, что приоткрыло Николаю II глаза на происходящее. Что именно это было, мы не знаем. Возможно, император пересмотрел свое отношение к «вздору» Родзянко, письмам и телефонному разговору с женой. Но, во всяком случае, он принял решение 28 февраля выехать из Могилёва в Царское Село — ведь там находилась императрица с болевшими корью детьми, а семья в жизни Николая II всегда была на первом месте.

Между тем телеграфисты Ставки в 22.22 приняли еще одну телеграмму от Родзянко: «Волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их — недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику, но главным образом, полное недоверие к власти, неспособной вывести страну из тяжкого положения. На этой почве, несомненно, разовьются события, сдержать которые можно временно путем пролития крови мирных граждан, но которых, при повторении, сдержать будет невозможно. Движение может переброситься на железные дороги, и жизнь страны замрет в самую тяжелую минуту. Заводы, работающие на оборону в Петрограде, останавливаются за недостатком топлива и сырого материала. Рабочие остаются без дела, и голодная безработная толпа вступает на путь анархии стихийной и неудержимой. Железнодорожное сообщение по всей России в полном расстройстве… Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно бессильна восстановить нарушенный порядок. России грозит унижение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю необходимым и единственным выходом из создавшегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения. За таким правительством пойдет вся Россия воодушевившись вновь верою в себя и своих руководителей. В этот небывалый по ужасающим последствиям и страшный час иного выхода нет на светлый путь, и я ходатайствую перед Вашим Высокопревосходительством поддержать это мое глубокое убеждение перед Его Величеством, дабы предотвратить возможную катастрофу. Медлить больше нельзя, промедление смерти подобно. В ваших руках, Ваше Высокопревосходительство, судьба славы и победы России. Не может быть таковой, если не будет принято безотлагательно указанное мною решение. Помогите вашим представительством спасти Россию от катастрофы. Молю вас о том от всей души. Председатель Государственной Думы Родзянко».