Анатолий Барбакару - Я – шулер

– Похоже, подруга махнула рукой на все. И сама она была какая-то... махнувшая на себя, сдавшаяся. Ох, уж эта природа... Одним – все, а другим... И фигура, как из медицинского атласа, и лицо... Бывает, о лице говорят: вырублено топором, а бывает – выточено, отшлифовано. По этим меркам лицо подруги было высечено стамеской и, может быть, обработано наждачкой. Но не очень мелкой.

Хозяйка не обрадовалась. Вяло так вернулась от двери к постели, плюхнулась в халате, натянула одеяло, оставив на виду полноса и растрепанные редкие волосы. Буркнула:

– Пьянка отменяется.

– Хорошо, что зашли, – высказался я, – а то выдернули бы парня... – Без умысла высказался.

Но что тут началось... Через минуту подруга, умывшись, причесавшись, улыбавшись... улыбаясь, орудовала на кухне.

– Да ты погоди, – испуганно пытался остановить я. – Может, его еще дома не окажется.

– Ничего, – ожесточенно наваливаясь на тесто (когда успела!?), бодро отвечала подруга.

Дверь мне открыла бабушка.

– Шурика нету... Ох... – Она всегда выглядела нездоровой. – Вы знаете, где он? Так пусть он придет... Ох.

Шурик мог быть только у Студента, играть. Когдато я прилично обыграл и самого Студента, и всю его компашку. С тех пор компашка бойкотировала меня. Начхать.

Шурик был у Студента, писал «пулю».

– Сдуревши? – спросил я. Взгляды его партнеров мне были неинтересны.

Шурик тяжело встал.

– Допишем... вечером.

Зашли к Шурику, чтобы тот переоделся. Я ждал в прихожей.

– Бабуле плохо, – выйдя ко мне, сообщил Шурик.

– Ну?..

– Боится одна... дома.

– Мы – на часик, – зауговаривал я. – Возьмем машину. Там очень ждут, нельзя не приехать... Ну?..

– Боится...

Я не осуждал Шуру, на его месте поступил бы точно так же.

Поехал к подруге сам. На Пересыпи попросил таксиста остановить, накупил на пятьдесят рублей цветов, апельсинов, конфет...

Подруга, молодец, глазом не моргнула, когда увидела, что я один.

Как я надрывался, острил, комплиментничал, ухаживал за дамами!.. Часа полтора.

Через час тридцать уже ехал в город.

Дверь открыла бабушка, и я никак не мог понять, почему она не впускает меня. Потом она спросила:

– А где Шурик?

– Как?.. – У меня в животе похолодело.

– Вы же вместе ушли... А то, что мне плохо...

Я не дослушал.

Шурик был у Студента, играл. Долго не открывали. Впустили наконец. Студент и остальные изо всех сил не обращали на меня внимания. И Шурик не глядел на меня. Печально разглядывал карты, как-то сжавшись. Зато я внимательно смотрел на друга. Заговорил:

– Бабуле, значит, плохо... – и осекся. Противно стало говорить.

С минуту понаблюдал, как играющие шлепали картами, не удержался, сказал:

– Гад. – И пошел к двери.

...Хотел привести пример того, что значит оступиться. Это не тот пример.

Мы не разговаривали год. Потом случайно оказались в одной игре.

У Гоги Ришельевского случился эпилептический припадок, и меня попросили его подменить. Так вот, мы с Шурой, не разговаривая в жизни, начали общаться во время игры с помощью «маяков». Давних только наших. Так необычно простилась, отошла та ситуация.

Не простилась другая.

Во время одной из гастролей Шуре-упрямцу «попала под хвост вожжа». По-моему, нас «развели» умышленно, но Шурик все сделал, чтобы соперникам это удалось. В квартиру, где предстояло играть, в силу конспирации пришлось подниматься по два человека. Ну, и пошли... Сначала Шурик с клиентом, через десять минут – я с хозяином, приятелем клиента.

Вхожу в квартиру – Шурик уже играет. Влез-таки, воспользовался случаем. Нехорошее предчувствие охватило. Да уж, хорошего мало оказалось. Шурик проиграл первую партию, но места не уступил. Набычился, попер дальше.

Клиент-хитрюга подначивает его, дескать, полные – люди добрые, легче с деньгами расстаются.

Стою за спиной... И вижу, чем тот моего дуралея «кормит», а сказать не могу. Права не имею. На такой случай у нас с Шурой был заготовлен звуковой «маяк». Если один из нас обнаруживает, что другому чтото «проталкивают», должен кашлянуть... Куда там... я и закашливался по-туберкулезному, так что хозяин откачивал, и сморкался бессовестно, и чихал...

И Шурик чихал. На все мои «предупреждения». Проиграл он. Почти все наши деньги.

Что имел выслушать от меня потом, разговор особый... Это не могло быть поводом для... К таким его выкрутасам давно привык.

В Одессе один из моих давних недругов, прознав про эту игру, высказал предположение, что я был в доле у клиента. «Маячил» врагу из-за спины друга. Не при мне высказал, поосторожничал. Но – при Шуре. И люди выслушали. И не услышали возражения Шуры...

...Так мы закончились. Потому что это, без сомнения, называлось: оступиться.

Мы виделись еще несколько лет – в одном мире вращались.

Окружающие не могли понять, что происходит, но точно знали: тот негодяй не может быть правым. Деликатно не лезли с расспросами.

Когда-то мы восстановились благодаря «маякам».

Теперь это повториться не могло; я не дал бы ответ, да и он не рискнул бы обратиться с вопросом.

Шурик – в Сан-Франциско. Когда мне говорят, что он стал благополучным, угомонился, обзавелся новой женой, – не верю. Тут у него остались жена Лида с двумя взрослыми уже детьми.

Как бы меня ни уговаривали, и сама Лидия, и все остальные, что Шурик потерялся, точно знаю: он заберет их.

Я его знаю лучше...

Глава 6. О типах игроков

Как ни странно, всех полноправных обитателей мира карт я поделил бы на четыре типа. Всего на четыре. Сначала на две группы: шулеров И жертв, а потом уже каждую группу – на две подгруппы. Подгруппы определил бы так: толковая и бестолковая. С иронией, конечно.

Итак, шулера. Профессионалы. Подгруппа – толковая.

В ней – необязательно игроки высшего исполнительского класса, но они наверху, в авторитете. Потому что так умудряются устраивать свои дела, что всегда при деньгах, всегда отлично выглядят, имеют возможность играть крупно. Могут позволить себе играть и на пляже, и в поезде, но в любой ситуации держатся со свойственными им уверенностью и размахом. И везде знают себе цену. В денежном выражении.

Конечно, и у них могут быть проблемы.

Например, Мотя, не признающий никаких авторитетов, играющий только на себя (до сих пор не знаю, кто был его «крышей», при мне ни разу ни к кому он не обращался, да и нужды в этом не случалось)... Делился ощущениями после «залета». Уравновешенный, обаятельный, ироничный... А сто двадцать тысяч проиграл – и ноги стали отниматься. Отыгрался, к счастью.

Я уверен – не мог не отыграться. А не отыгрался бы – так все разно остался бы наверху. Не знаю как, но удержался бы. Потому что там – его место.