Сергей Нечаев - 10 женщин Наполеона. Завоеватель сердец

Итак, все началось 1 января 1807 года. Император действительно остановился в Блони буквально на несколько минут, но целая толпа поляков, несмотря на мороз, уже ждала его там. Шумная, охваченная энтузиазмом, она бросилась навстречу его карете, как только та показалась из-за поворота.

Многочисленные биографы Наполеона описывают первую встречу императора и Марии Валевской следующим образом. Карета остановилась; обергофмаршал Мишель Дюрок выскочил из нее и стал прокладывать себе путь к зданию почты, чтобы поторопить смотрителя со сменой лошадей. В тот момент он вдруг услышал отчаянные крики и увидел умоляюще протянутые к нему руки. Это были две просто, но достаточно элегантно одетые дамы, с трудом пробивавшиеся сквозь толпу простолюдинов, приветствовавших кортеж императора.

Более красивая из двоих — блондинка с голубыми глазами, излучающими простодушие и нежность, — обратилась к Дюроку по-французски:

— Ах, месье, умоляю вас, помогите! Дайте мне хоть одним глазком увидеть императора! Обещаю отнять у вас не более минуты…

У девушки был такой певучий голосок, такой очаровательный акцент, такая тонкая, прямо-таки хрупкая фигурка, такие ясные и такие жалостливые глаза, что любимый адъютант Наполеона не устоял.

Он посмотрел на красавицу польку. Уж он-то знал толк в женщинах! С первого взгляда он подметил, что лицо ее, почти детское, очень наивное и кроткое, горит огнем святого восторга. Ее нежная кожа — розовая, словно свежая чайная роза, то ли от мороза, то ли от смущения; сама она невысока ростом, но дивно сложена; одета очень просто, но со вкусом, выдававшим явно дворянское происхождение. Минуты Дюроку было достаточно, чтобы сделать вывод — она понравится императору.

— Следуйте за мной, — сказал он с улыбкой.

Взяв молодую женщину под руку, он подвел ее к окну императорской кареты и осторожно постучал.

— Простите, сир, что осмеливаюсь беспокоить вас, но я хотел бы представить вам одну отчаянную девчонку. Вы только посмотрите на нее, она не побоялась пробиться сквозь огромную толпу, и все ради того, чтобы увидеть вас.

Наполеон взглянул на красавицу, и она ему понравилась (в этом смысле верный Дюрок никогда не ошибался). Впрочем, понравилась — это не то слово, он был так очарован ей, что снял треуголку и, выглянув в окно, сказал ей несколько любезных слов. Молодая полька, зарумянившись, взволнованно схватила руку императора и поцеловала ее.

— Мы счастливы, тысячу раз счастливы видеть вас на нашей земле! — воскликнула она. — Как бы мы все тут ни старались, ничто не сможет выразить с достаточной силой наше восхищение вами и ту радость, которую мы испытываем, видя вас здесь. Наша родина ждала вас, чтобы воспрянуть!

В своих воспоминаниях, которые так никогда и не были опубликованы, но стали известны благодаря усилиям ее правнука Антуана-Филиппа д’Орнано, опубликовавшего несколько книг, основанных на дневниках своей прабабки, Мария рассказывала о своих эмоциях так:

«Я находилась тогда в каком-то безумном трансе, когда, словно ощутив какой-то взрыв внутри, выражала ему охватившие меня чувства. Не знаю, право, как это мне, такой застенчивой по природе, удалось это сделать. Часто вспоминая об этом, я не могу всего объяснить, определить, какая же неведомая сила подтолкнула меня, заставила произнести эти слова».

Тронутый подобными словами, император решил, что такой случай нельзя упускать, и протянул незнакомке букет, составленный из цветов, которыми уже была завалена почти вся его карета (по мере приближения к Варшаве их становилось все больше и больше).

— Сохраните эти цветы как залог моих добрых намерений, — улыбаясь, сказал он прекрасной незнакомке. — Мы увидимся, я надеюсь, в Варшаве…

Тем временем Дюрок снова занял свое место около императора, и карета, запряженная новыми лошадьми, тронулась. Толпа провожала ее восторженными криками. Император, откинув шторку окна, помахал треуголкой так взволновавшей его молодой женщине. При этом он сказал Дюроку:

— Какой очаровательный ребенок — изысканной красоты…

Как мы понимаем, это была Мария Валевская, но Наполеон тогда не знал имени той, кому еще предстоит сыграть в его жизни такую значительную и такую неожиданную роль.

Императорская карета давным-давно исчезла из вида, а Мария все стояла на дороге взволнованная, восхищенная, зачарованная…

В Варшаве Наполеону предстояла встреча с польскими аристократами.

Наполеон влетел в зал, где должна была состояться встреча, как на плац, быстро, уверенно и… довольно равнодушно. Но в залитом огнями помещении, где в тот день блистали первые красавицы и лучшие драгоценности Польши, казалось, все стремилось показать императору французов, какая нация хиреет здесь в неволе. И Наполеону понравились то ли громкие титулы и обожествление его персоны, то ли глаза всех этих женщин, в которых связанный с ним восторг пробивался сквозь известную всеми миру, но такую непонятную для французов славянскую грусть… В любом случае его жесткий взгляд вдруг оттаял, выражение его лица изменилось, и на нем появилась улыбка. Рассматривая местных красавиц, смиренно склонившихся в поклоне, он не смог удержаться от восклицания:

— О, какое множество прекрасных женщин в Варшаве!

Оптимисты тут же сделали вывод — это может быть судьбоносно для польской нации.

Удивительно, но в Варшаве Наполеон вспомнил про юную польку, так поразившую его на почтовой станции в Блони. Встреча та длилась не больше минуты, но образ прекрасной розовощекой девушки запал императору в душу.

— Найдите мне эту молодую женщину, — приказал он Дюроку. — Любыми средствами. Я хочу ее видеть!

После этого, вспомнив, что императрица Жозефина изъявила желание приехать к нему в Варшаву, он написал ей письмо:

«Дорогой друг, я прошу тебя вернуться в Париж. Сезон ужасный, дороги отвратительные, а ехать так далеко, что я не могу допустить, чтобы ты решилась на путешествие в Варшаву, где меня пока удерживают мои дела. Ты будешь добираться сюда месяц, заболеешь по дороге. Твоя поездка была бы безумством. Я не меньше, чем ты, расстроен нашей разлукой и хотел бы проводить с тобой долгие ночи. Но приходится покоряться обстоятельствам».

Жозефина настаивала, и чуть позже Наполеон написал ей еще более категоричное письмо:

«Невозможно позволить женщине подобное путешествие: дороги отвратительны, к тому же они ненадежны. Возвращайся в Париж, будь там радостна и всем довольна; возможно, я скоро приеду. Мне смешны твои слова о том, что ты выходила замуж, чтобы быть рядом со своим мужем. А я-то думал, что женщина создана для мужчины, а мужчина — для родины и славы: извини меня за мое невежество; чего только не узнаешь от прекрасных дам. Прощай, друг мой. Поверь, что мне непросто запрещать тебе приехать; говори себе: это доказательство того, как я дорога ему».