Иван Болдин - Страницы жизни

В то же время огромную работу развернули латышские коммунисты и различные общественные прогрессивные организации. Трудящиеся Латвии, как и всей Прибалтики.

В сложившейся обстановке видели один выход - как можно быстрее свергнуть ненавистное правительство Ульманиса. Страну лихорадило. По всему чувствовалось, что она находится накануне событий огромного значения.

Около двух недель наша миссия провела в Латвии. Мы посещали различные города и районы, встречались с рабочими предприятий и морских портов, с представителями передовой интеллигенции и крестьянами. Они поддерживали нашу миссию, чем могли, помогали ей, выражали горячие симпатии Советскому Союзу и желание жить в тесной дружбе с таким могучим соседом.

Детально знакомясь с районами будущего расположения наших войск, мы то и дело сталкивались с Балодисом и его офицерами. Балодис продолжал упорствовать, всячески стремясь сорвать выполнение договора. Пришлось действовать более решительно. Мы потребовали от правительства Ульманиса, чтобы оно строго выполняло свои обязательства.

Это подействовало. Через несколько дней наши войска были введены в намеченные советско-латвийским договором пункты.

Так закончилась моя первая дипломатическая миссия.

После поездки в Латвию мне уже не довелось возвратиться в Калинин. Я был назначен командующим войсками Одесского военного округа, а в сентябре 1940 года переведен в Западный Особый военный округ на должность первого заместителя командующего войсками.

Так началась война

В тот субботний вечер на сцене минского Дома офицеров шла комедия "Свадьба в Малиновке". Мы искренне смеялись. Веселил находчивый артиллерист Яшка, иронические улыбки вызывал Попандопуло. Музыка разливалась по всему залу и создавала праздничную атмосферу.

Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С. В. Блохин. Наклонившись к командующему генералу армии Д. Г. Павлову, он что-то тихо прошептал.

- Этого не может быть, - послышалось в ответ. Начальник разведотдела удалился.

- Чепуха какая-то, - вполголоса обратился ко мне Павлов. - Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы.

Затем Павлов слегка коснулся моей руки и, приложив палец к губам, показал на сцену, где изображались события гражданской войны. В те минуты они, как и само слово "война", казались далеким прошлым.

Никто из сидящих в зале, а тем более люди невоенные, даже предполагать не мог, что буквально рядом начинается поистине чудовищная война, которая повлечет за собой огромные жертвы и разрушения, тяжкие страдания и уничтожение бесценных культурных и научных богатств, созданных человеческим гением.

Я смотрел на сцену, но ничего не видел. Мозг будоражили страшные мысли. Неужели начинается война? Неужели все эти нарядно одетые женщины и мужчины, так заразительно смеющиеся, безмятежно отдыхающие в этом прекрасном зале, совсем скоро должны будут на себе испытать ее ужасы?

Невольно вспомнил события последних дней, которые произошли на белорусской земле. 20 июня 1941 года наша разведка донесла, что в 17 часов 41 минуту шесть германских самолетов нарушили советскую государственную границу. Ровно через две минуты появилась вторая группа немецких самолетов. К ним подвешены бомбы. С этим грузом они углубились на нашу территорию на несколько километров.

Командующий 3-й армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов сообщил из Гродно: вдоль границы, у дороги Августов-Сейни, еще днем были проволочные заграждения. К вечеру немцы сняли их. В лесу в этом районе отчетливо слышен шум многочисленных моторов.

Далее, разведка установила: к 21 июня немецкие войска сосредоточились на восточнопрусском, млавском, варшавском и демблинском направлениях. Основная часть германских войск находится в тридцатикилометровой пограничной полосе. В районе Олыпанка (южнее Сувалки) установлена тяжелая и зенитная артиллерия. Там же сосредоточены тяжелые и средние танки. Обнаружено много самолетов.

Отмечено, что немцы ведут окопные работы на берегу Западного Буга. В Бяля-Подляска прибыло сорок эшелонов с переправочными средствами - понтонными парками и разборными мостами, с огромным количеством боеприпасов.

Пожалуй, можно считать, что основная часть немецких войск против Западного Особого военного округа заняла исходное положение для вторжения...

А спектакль продолжается. В зале по-прежнему царит атмосфера покоя. Кажется, никто и ничто не в силах ее нарушить.

После спектакля приехал домой. Сообщение разведотдела не выходит из головы. Неужели советско-германский договор о ненападении Гитлер разорвал, а то, о чем донесла разводка накануне, только начало? Да, видимо, так и есть. Одна мысль теснит другую, и покоя уже нет.

Мое одиночество в уютном кабинете нарушила жена:

- Ваня, время позднее, пора спать.

- Знаешь, Галина, такая интересная книга, что и сон отступил. Почитаю немного и лягу.

Говорю спокойно, стараясь не выдать своего волнения. Жена - мой верный друг. Никогда не лгал ей, а тут сказал неправду. Постарался поскорее выпроводить жену из кабинета.

Звоню в штаб оперативному дежурному. Спрашиваю:

- Какие новости? Он отвечает:

- Пока никаких.

В кабинете душно. Настежь открыл окна. Струя свежего воздуха овеяла лицо. Потушил электричество и опустился в глубокое кресло. Большая яркая луна осветила комнату. Точно днем, можно разглядеть любой предмет, на корешках прочитать названия книг.

...Припомнилось далекое детство, родное село Высокое. Малышами любили мы с дружками вечерами сидеть на завалинке и считать звезды. Считали наперегонки, кто больше. Бывало, выйдет отец, посмотрит на нас, покачает головой:

- Чего уперлись в небо? Земли вам мало, что ли? Спать пора, баламуты, совсем от рук отбились!

Молча разбегались мы по своим хатенкам, так и не досчитав всех звезд. А уходить было ужасно жаль. Ведь совсем, кажется, немного осталось, только самые маленькие.

Сейчас же звезды кажутся необыкновенной величины и светят особенно ярко. Но не до них!

Та к, не раздеваясь, продолжал сидеть наедине со своими тяжелыми думами. Меня преследуют слова, сказанные Павловым во время спектакля: "Этого не может быть" и "Чепуха какая-то". Вижу, как он рукой показывает на сцену: тише, мол, лучше следи за развитием событий в пьесе. Интересно, чем вызвано такое равнодушие Павлова к донесениям разведки? Или, может, это только внешняя маска безразличия? И все же меня поражает его олимпийское спокойствие. Неужели он прав, а я проявляю излишнюю нервозность?