Владимир Сухомлинов - Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания

Полиция опечатала все имущество одинокого русского генерала и отправила в Петербург. Там, при разборе переписки и документов, нашли фотографии с пометками на обратной стороне тех сведений, которые собирал об этих лицах покойный. Между ними признали и одного, который поступил на придворную кухню поваренком и исчез на станции, предшествовавшей катастрофе у Борок.

Поставив адскую машину над осью вагона рядом со столовой, он покинул поезд, что и выяснилось после крушения, когда стали проверять, все ли на месте и нет ли кого-нибудь под вагонами.

Когда рухнул вагон-столовая, в котором его величество сидел за трапезой, он при падении отшиб себе почки, вследствие чего и развился нефрит. Не любивший лечиться, Александр III надеялся на свою мощную натуру и благодетельный южный климат Крыма, где он провел последние дни своей жизни.

Со вступлением на престол Николая Александровича начались перемены в личном составе. Великий князь Николай Николаевич (младший) был назначен генерал-инспектором кавалерии. Канцелярия генерал-инспектора, после смерти его отца, была расформирована, и теперь вновь составлен был штаб генерал-инспектора кавалерии с начальником штаба генералом Палицыным во главе.

Как только я узнал об этом, я собрался укладывать свои чемоданы. Но при представлении новому начальству это намерение я отложил, потому что, несмотря на сдержанный, но вполне корректный прием, я не мог ни к чему придраться; у меня не было ни малейшего повода заявить, что я предпочитаю под новым начальством не состоять.

С Федором Федоровичем Палицыным мы были всегда в хороших отношениях. Я думаю, что именно ему я обязан тем благополучным, без всяких осложнений, командованием школой и получением 10-й кавалерийской дивизии в 1898 году, по дошедшей до меня очереди в кандидатском списке.

Через два года после вступления на престол императора Николая II мне со всей моей Офицерской кавалерийской школой пришлось принимать участие в торжествах по случаю коронации его величества в Москве.

Прибыли мы туда в апреле и расположились в Петровском парке, против Ходынского поля. Апрельские холода сменились сильной жарой, и вся Москва высыпала любоваться совершенно исключительным зрелищем. В ожидании дня раздачи царских подарков масса народа стала стекаться не только из окрестностей, но и из дальних уездов Москвы.

На Ходынке были построены для этого особые бараки и довольно примитивные барьеры, предназначенные сдерживать толпу и направлять хвосты к местам раздачи подарков. Под напором миллионной толпы все рухнуло, люди стали топтать падавших в суматохе, и раз попавший в человеческий водоворот не имел уже возможности выбраться из него. Отдельных людей выжимало наверх, а у неосторожно поднявших руки трещали ребра. К этому присоединилось обстоятельство, сильно увеличившее число жертв. На окраине поля находился целый овраг, образовавшийся от выемки земли и песка. Когда толпа хлынула с поля по направлению в город, то передние начали падать в ямы, а на них летели другие, и весь овраг заполнился грудою тел.

Когда во двор нашей дачи принесли несколько человек, растоптанных в толпе, я верхом отправился узнать, что случилось. В панике народ бросился с Ходынки, оставляя за собой трупы раздавленных, раненых, обморочных. Что же касается главного пункта гибели людей, то картина, которую пришлось видеть, трудно поддается описанию.

Со всей Москвы потребованы были немедленно платформы, фургоны для перевозки мебели и другие перевозочные средства, были вызваны войска, и началась уборка трупов. Стояла сильная жара, и они поразительно быстро стали разлагаться.

Число погибших и пострадавших точно не выяснилось, в особенности вторых, так как все, у кого сохранились ноги, ушли, конечно, домой.

Что же касается собранных трупов, то, во всяком случае, их было не менее шести тысяч.

Нечего и говорить о толках по этому поводу, многие упорно настаивали на том, что это дурное, зловещее предзнаменование.

Глава XI. Начальник 10-й кавалерийской дивизии (1898–1900)

10-я кавалерийская дивизия, штаб которой находился в Харькове, состояла из Новгородского драгунского полка, расположенного в Сумах, Одесского уланского – в Ахтырке, Ингерманландского гусарского – в Чугуеве, Оренбургского казачьего – в Харькове и двух конных батарей в Чугуеве.

Когда я принимал дивизию, великий князь Николай Николаевич сказал мне, что нашел ее в ужасном состоянии и прогнал с поля. Драгомиров не разделял этой столь решительной меры.

В поведении великого князя он видел только выставление напоказ неуместного высокомерия. То же самое рассказывал мне и командир корпуса, когда я к нему явился, о недовольстве и резкости великого князя, которых он так же, как и Драгомиров, не разделял. По рассказу Винберга, дело до смотра не дошло: после двух-трех движений великий князь пришел в такое раздражительное состояние, что прогнал с поля дивизию вместе с ее начальником.

Русская конница в то время находилась в переходном состоянии: вводились новые приемы подготовки и воспитания всадника и его коня, и великий князь, со свойственной ему энергией, взял это дело в свои руки. Должен отдать ему полную справедливость: в деле образования нашей конницы он сделал очень много. Великий князь своей сильной личной инициативой разбудил русскую конницу: из казарменной спячки он ее вывел в поле для выработки боеспособных конных частей. Кавалерийские уставы согласованы с современным развитием тактики, и «Наставление для ведения занятий в кавалерии» выработано было именно в духе этих требований.

Если бы он питал больше уважения и любви к русскому кавалеристу, он бы достиг большего. Но он относился жестоко и к коню, и к всаднику и настолько не умел сдерживаться, что даже на смотрах бил по голове тяжелой рукояткой хлыста дивно выезженного кровного коня.

Резкий переход к новым требованиям, естественно, не мог пройти без ущерба конскому материалу, но винить в этом исключительно нового генерал-инспектора кавалерии было несправедливо – он энергично взялся за дело, которое отлагательств не терпело.

Раз нашей кавалерии могла быть поставлена задача вторжения масс конницы на западном фронте в Пруссию, то к русскому конскому материалу необходимо было предъявить совершенно исключительные требования.

Правда, с немного большим толком и пониманием по отношению к коню и всаднику можно было бы с меньшими жертвами достичь гораздо большего.

Как только я устроился в Харькове, я отправился для осмотра частей дивизии прежде всего в Сумы, где стоял подчиненный мне драгунский полк. Там находился и штаб бригадного командира, генерала Баумгартена, ставившего уездный город Сумы выше многих губернских.