Заходер и все-все-все… - Галина Сергеевна Заходер

Было время созревания черной смородины, и я приготовила с нею сбитый крем. Рина Васильевна с Борисом гуляли по саду, поэтому я вынесла для них десерт на природу. Гостья взяла вазочку, взглянула на меня недоверчиво и, словно не веря в мою способность сделать настоящий крем, нервно начала сбивать его чайной ложкой. Но, попробовав мое блюдо, успокоилась, и, кажется, именно оно примирило ее с моим пребыванием здесь в качестве жены Заходера и послужило к дальнейшему сближению.

Да и что ей оставалось делать, если, еще не видя меня, заранее, узнав, что ее друг Заходер поменял жену, сделала выбор, пошутив: «при разделе имущества разводящихся супругов я отошла к Заходеру».

По мере знакомства с нашим дачно-деревенским бытом Рина Васильевна высказывала различные мнения, которые, несомненно, могут быть признаны афоризмами.

— Боренька, — говорила она, увидав очередной электрический прибор, против которого, как обычно, мой муж не смог устоять, — у вас есть все электрическое, не хватает только электрического стула…

Действительно, мысль об электрическом стуле тогда показалась абсурдной. Но прошло время, и Боря обзавелся чем-то вроде этого — правда, не стал мелочиться и купил сразу кресло: электрическое массажное кресло.

Другое наблюдение она высказывала неоднократно:

— Когда я думаю о счастье, то представляю себе жизнь Дара. Как бы я хотела быть собакой в доме Заходера.

Но ей нравилось быть и просто гостьей в нашем доме. Нравилось самой собирать ягоды, которые созревали в саду, каждая в свой срок. Тискать щенят, появляющихся довольно регулярно у нашей Катьки — подобрыша, имя которой притворно огорчало Рину, так как она сама была Катерина.

Незабываемый дуэт, исполненный Борисом и Риной, разнесся однажды из малинника чуть ли не на всю Комаровку, где мы все, в том числе и Валентин Берестов, поедали ягоду-малину:

Я продрала свои глазки

В половине пятого,

Мой миленок не продрал,

А я люблю продратого!

В этот же день, при Рине Васильевне, я позвала Борю к столу, зная, что он в саду, а он своим хорошо поставленным голосом откликнулся экспромтом:

Твой родной, любимый муж

Принимает теплый душ.

А Валентин Дмитриевич Берестов, увидав томик Пушкина, который лежал на журнале мод, заметил: «Здесь Пушкин в моде!»

Именно эти дни я запомнила, так как завела тетрадку, где стала записывать разные шутки и экспромты мужа и гостей.

Кажется, в 1980 году Рина Васильевна начала писать книгу воспоминаний и регулярно приезжала к нам с очередной главой, над которой работала. «Боренька» — так она называла его — добросовестно прочитывал каждый новый кусок и, несомненно, помогал ей.

Она написала хорошую книгу, и Борис предсказывал ей успех.

Однако самое любопытное произошло, когда книга вышла. Рина Васильевна привезла ее, подписала, но просила Бориса не отвлекаться, посмотреть потом, после ее отъезда. Тем не менее он бегло полистал, посмотрел фотографии, но не заметил сюрприза (да и не ожидал, так как знал — думал, что знает, — все содержание книги) — не заметил главу о себе.

Я бы хотела рассказать, что огорчило Бориса в этом открытии, но не могу вспомнить слова, помню лишь «образ огорчения».

Попробую порассуждать сама.

Рина Васильевна оказалась в сложном положении. С одной стороны, она понимала, что написать о нем должна — как-никак они друзья. С другой — что угодить ему будет трудно. Так или иначе будет обида.

Написала.

Должна ли она была показать ему этот текст заранее, до выхода книги? Не знаю.

В конце концов, написала о нем неплохо. Остроумно назвала «злейшим другом», пошутила, что с ним надо обращаться осторожно, так как он вспыльчив, но ей, к собственному удивлению, удалось ни разу не поссориться с ним.

Книга, написанная всеобщей любимицей Риной Зеленой, должна была вызвать интерес. Читая, так и чувствуешь ее интонации, присущий ей своеобразный юмор. Близким людям, сторонникам и единомышленникам своего «цеха» она посвятила яркие, живые страницы — видно, что писать о них ей было легко. А главку о Борисе Заходере она написала, я бы сказала, равнодушно, словно только для того, чтобы воспроизвести дарственную надпись на его книге: «Рине Зеленой от Мэри Поппинс, тоже волшебницы».

В день поднесения книги она, чувствуя, что совершает нечто выходящее за рамки дружеских отношений, поспешила исчезнуть до обнаружения «сюрприза».

Борис, не избалованный вниманием прессы (замалчивание, пренебрежение его авторством), предпочитал молчание тем куцым рецензиям и отзывам, что подчас проникали в печать. Словом, его подруга совершила поступок, достойный лишь той недружественной прессы, к которой он притерпелся, но с которой не дружил.

Вероятно, поэтому, обнаружив этот «сюрприз», он тут же разорвал — разорвал бесповоротно — всякие отношения с Риной Зеленой.

Ей удалось поссориться с ним…

Валентин Берестов

Весной 1969 года мы узнали, что рядом с нами, с третьей стороны, продают половину дома. Боря сразу же сообщил об этом Валентину Дмитриевичу Берестову, и тот, посмотрев домик, так и остался в нем. Цена тоже устраивала. В ближайшие дни прибыло его семейство, состоящее из жены Татьяны Ивановны Александровой и ее дочки Галочки. Это счастливое лето мы не расставались.

Все были уверены, что оформление покупки дома произойдет в ближайшее время, и уже планировали, как снимем кусок забора, поставим на границе стол и будем распивать чаи у самовара. А пока, выломав пару досок в заборе, чтобы не пользоваться калитками, собирались на нашей большой террасе, попивая подчас не только чай. Боря и Валя читали нам и друг другу стихи. Галочка, юная художница, радовала нас своими изящными, полными юмора рисунками, которые я забирала у нее. До сих пор бережно храню их и показываю знакомым как образец работы одаренного ребенка, не испорченного еще никакими «измами» и школами. Татьяна обучала меня писать акварелью и сама рисовала цветы. Мы усаживались на низеньких скамеечках в саду и наслаждались, рисуя.

От рисунков акварелью я перешла к масляным краскам, правда, не на холсте, а на парадном крылечке. Появился экспромт Валентина Дмитриевича:

Не зря потрачены силенки.

Прелестно выглядят филенки.

(9.06.69)

На этом поприще со мной произошла небольшая авария. Боря уехал в город на своем «Москвиче», и я, решив воспользоваться свободным временем, залезла на шаткую стремянку красить «полотенца» — резные украшения под коньком крыши парадного крыльца. Только я потянулась кистью к этому пресловутому «полотенцу», как ножка стремянки скрипнула и тихонько поползла куда-то вбок. За ножкой скособочилась стремянка. Я вслед за ней.