Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян
Желая непременно оставить сего негодяя учителем в институте, нашел он неведомо каким образом решение Синода об исключении его из духовного сословия…
И хотя то воля Делеанова — вновь назначить Налбандяна учителем в институте, — однако управитель не согласен, говоря: «не могу этого сделать, пока не вижу письменного согласия патриарха на это».
Посему остался сейчас Налбандян без дела и без должности и живет в одной из комнат института, получая ежемесячно жалованье».
Весть об аресте Налбандяна быстро распространилась и среди живущих в Москве армян. И хотя учитель дока-вал свою независимость от католикоса, тем не менее слухи о нем были не особенно благоприятными. Меер Мсерян возбуждал против него общественное мнение, говоря, что если Налбандян окажется безнаказанным и не будет изгнан из Москвы, то это покроет позором как Деланяна с Лазарянами, так и весь институт.
Ованес Лазарян не собирался уступать так легко, и это было вполне понятно. Поскольку Лазаряны оставались в натянутых отношениях с Нерсесом Аштаракеци из-за того брака дочерей Хачатура Лазаряна, то, защищая Налбандяна, они фактически выказывали свое пренебрежение к противной стороне. Однако при всем том следовало сохранять и кое-какие дипломатические отношения. Поэтому Ованес Лазарян решил разобраться в тех причинах, которые побудили католикоса обратиться к светским властям и потребовать, чтобы бывшего секретаря епархиальной консистории доставили к нему на суд. И хотя Ованес Лазарян старался быть по возможности дипломатичным, он все же не удержался от искушения уколоть Нерсеса Аштаракеци.
Ованес Лазарян — Нерсесу Аштаракеци.
12 февраля 1854 г.
«Если Налбандян действительно виноват, то справедливо будет наказать его, если же нет, то, честно говоря, беззаконно, милостивейший владыка, гнать его в Тифлис при нынешних морозах и тем давать повод для сплетен о нашем духовенстве. Напишите, прошу, городскому управлению Тифлиса, чтобы оно передало дело упомянутого Налбандяна в ведение Московского городского управления. Здесь рассмотрят преступления и деяния его, и если действительно подтвердятся обвинения, то тогда он, несомненно, понесет наказание и, может, будет отдан в солдатчину или отправлен в ссылку в Сибирь. Если же нет, святейший владыка, то отправку Налбандяна в Тифлис, согласно распоряжению его сиятельства, сделанному по вашей просьбе, — уверяю вас со всей сыновьей преданностью, — мы считаем противным законам и вышеупомянутому решению Синода, а просьбу о высылке — неподобающей для духовного пастыря народа армянского».
Это письмо Лазаряна глубоко оскорбило Нерсеса Аштаракеци, который в своем ответном послании не скрыл своего намерения обратиться прямо к Николаю Первому.
Оживленная переписка по поводу Налбандяна велась и между остальными его противниками.
Арутюн Халибян — Саргису Джалаляну.
26 мая 1854 г.
«Этот Микаэл Казарян, как говорят очевидцы, находится в городе Москве и разгуливает смело (только освобожден от должности), имея жилище и жалованье из великодуший. Но поскольку писали Вы раньше письма видным армянам в Москве, то, кажется мне, отнюдь не подобает Вам молчать, а надо снова написать им и узнать истинную причину подобной задержки с исполнением решения католикоса и местных властей, а также выяснить, почему наглец этот так уверен и спокоен».
Саргис Джалалян — Арутюну Халибяну.
26 мая 1854 г.
«Получил письмо Ваше… о том, что юноша тот никаких особых трудностей не испытал, о чем я тут же уведомил его святейшество… Негодяй этот объявил, что католикос за то его преследует, что он явился причиной брака Лазарянов».
«Видным армянам в Москве» все же удалось повлиять на Лазарянов, дав им понять, что не только нехорошо, но и просто опасно вопреки воле католикоса брать под покровительство ничего особенного собой не представляющего и дерзкого юношу. Тем более что он, будучи учителем, пишет насмешливые стишки на уважаемых людей и духовных лиц. Стишки эти распространяются среди воспитанников института и, по мнению полковника Зеленого, могут дать повод к бунту. И Лазаряны решили уступить «видным армянам» и директору института, ибо положение в самом деле осложнилось.
Микаэла Налбандяна освободили от должности, хотя до следующего учебного года он мог получать жалованье, жить в комнате института и питаться в столовой.
Это было, разумеется, меньшим из двух зол, и Микаэлу следовало воспользоваться своим относительно надежным положением. Такого же мнения был и Маттеос Веапетян. И он одобрил решение Микаэла поступить в будущем сентябре в Московский университет.
Однако врагам удалось учредить над Налбандяном полицейский надзор. А это было уже чревато всевозможными осложнениями, тем более что поговаривали уже о том, будто его собираются сослать в Сибирь.
Весьма обеспокоенный, Маттеос Веапетян написал письмо Хачатуру Лазаряну. Слухи о Налбандяне не имеют под собой никакого основания, пытался уверить он, все это измышления врагов. А поскольку на молодого человека постоянно науськивают полицию, то он просит Лазаряна выдать ему свидетельство о том, что Микаэл был учителем в институте. В случае повторного ареста Микаэл с помощью этого свидетельства получил бы возможность защитить себя.
«Господин управитель института, — писал Маттеос Веапетян, — побежден враждебными словами недругов Налбандяна, восстановлен против него и не желает возвращать ему его прежнюю должность в институте… Не желает этого и сам Налбандян. И я со своей стороны уже одобрил решение Налбандяна: он поступает на медицинский факультет Московского университета».
…«Судьба предопределила мне поселиться на севере, — через несколько лет напишет в своих «Записках» Налбандян. — Неприятности погоды, физическая немощь, непригодное жилище, уныние, прибавим сюда еще и тоскливое одиночество, — и можно увидеть, где и как я живу».
Однако у него не было повода жаловаться на свою судьбу, да, честно говоря, он и не жаловался. Потому что был одним из тех людей, для которых, как говорится, «melius non incipient, guam desinent»[19].
Он не выбирал легких дорог.
