Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов
20 мая. Польско-украинская война тянется... Делегация английских рабочих партий была в Петербурге, теперь уехала в Москву. К ней примкнул член другой делегации, американско-еврейской, занимающейся распределением помощи русскому еврейству. От американца узнал, что с ним ехал сюда в еврейской делегации и мой переводчик Израиль Фридлендер, профессор Теологической семинарии в Нью-Йорке, но он застрял в Ревеле еще с одним делегатом, которых русская миссия не пропустила в Россию как представителей «буржуазии». А как хотелось бы видеться с Фр., с которым переписывался больше 20 лет, не зная его лично, и который стал мне симпатичен по письмам! До сих пор не видел переведенной им на английский язык моей «Истории евреев в Польше и России»: раньше не пускала царская война, теперь — большевистская.
Вчера и сегодня читал изданную недавно в Киеве книгу о евреях на Украине в 1918–1919 гг. С одной стороны, еврейская автономия, еврейское министерство в составе украинской Директории, съезды и пр., а с другой — страшные антиеврейские погромы с десятками тысяч жертв... Странно действует это сочетание: осуществление моего идеала автономии для XX в. и погромы, рецидив 1648 года...
24 мая (исход Шовуоса). Любимый зеленый праздник проведен так. Вчера мы кончили вдвоем уборку закрытых на зиму комнат и перебрались в нашу бывшую столовую и спальню — своего рода переезд на дачу. Сегодня утром обычное понедельничье путешествие вдвоем с сумою на Миллионную, для получения подаяния — академического пайка на неделю. Да, от сумы и тюрьмы не отрекайся: в тюрьме давно сидим, а суму надели несколько месяцев тому назад, тащим как нищие «торбу» на плечах и счастливы, что подают «добрые люди»... К вечеру сегодня ознаменовал Шовуос прогулкой в Ботанический сад... И теперь, возвратясь, сижу у окна в полночь и вопрошаю белую загадочную ночь. Скажи мне, белая волшебница, что тянет меня к тебе? Есть ли это тяготение частицы к целому или все это мираж? Может быть, душа человеческая полна, а мир пуст, бездушен и моя душа не часть мировой души, а какой-то случайный комплекс ощущений и эмоций, имеющих ценность муравьиной возни?..
После двух лет молчания получил письмо от брата Влад. (Вольфа) из Ростова: он жив и здоров... Усердно читаю материалы для новой главы: об Италии. Живу в XVI в.
13 июня (утро). Сейчас с улицы. Киев взят обратно красными, после того как поляки взорвали вокзал, электрическую станцию и даже Владимирский собор (последнее мало вероятно при наличности польско-украинской коалиции)... Кровь льется рекою на минско-витебском фронте: там побеждают поляки, которые скоро достигнут желанных границ 1772 г... Пишу о католической реакции в Италии XVI в. теперь, под диктатурой новой церкви, мнимо коммунистической, но столь же фанатичной, деспотической...
27 июня. …После двухлетнего молчания получилось вчера из Одессы письмо от родных. Живы, но много настрадались от напастей гражданской войны. Спрашивают, суждено ли нам свидеться. Да, при нынешних фронтах и блокадах это неразрешимый вопрос. Родная, милая Одесса, неужели не увижу тебя, а если увижу, то когда и кого в тебе застану, кроме высокого парка над морем, где протекло лето моей жизни?.. Недавно Пер[ельман] намекнул мне на желание моих почитателей чествовать меня в сентябре по случаю 60-летия. Я ему сказал, что всегда отклонял юбилеи, а тем более теперь, во время траура, в тюрьме... Я думаю о П. в связи с другим делом: хочу оставить ему на всякий случай свое завещание и поручить ему распорядиться моим литературным наследием после моей смерти...
28 июня. …Отправился на Миллионную записаться на июльский академический паек. Встреча с Кауфманом (А. Е.), который в 65 лет совсем развалился. В Доме ученых встретил еще Гессена и Красного. Мелькали мимо полузнакомые лица. В канцелярии мне сказали, что я принят в санаторию (Дома ученых) на месяц...
4 июля. Сегодня в Евр. университете на Троицкой утреннее заседание комитета Исторического общества, после годичного перерыва. Собрались пять-шесть человек (половина из новых, кооптированных) на развалинах некогда живой организации и судили о способах ее оживления. Нет книг «Старины», нет собраний и докладов — и не будет... Возвращался с Пер[ельманом] по Литейному. Сообщил ему свой план: ходатайствовать о разрешении мне выехать за границу для печатания «Истории». Он ответил, что меня и мне подобных из России не выпустят, как ему сказал представитель высшей власти в Москве. Ученого или писателя вообще выпускать за границу значит раскрыть правду о красном терроре... Я попросил ничего не устраивать в сентябре в день 60-летия и отложить эту «казнь» до апреля 1921 г., когда кончу последний том «Истории» и сам буду расположен беседовать о пройденном пути, продолжавшемся сорок лет (в апреле 1881 г. напечатана моя первая статья).
17 июля, дом отдыха за Невой. Со вчерашнего дня я здесь, на бывшей даче богатого купца, превращенной в дом отдыха для рабочих и маленькой группы умственных тружеников. Через Общество взаимопомощи литераторов и ученых сюда попала группа в десять человек для отдыха в течение двух недель... Шум сотни отдыхающих, беспорядок, теснота, Встреча с знакомыми журналистами, давно невиданным одесситом Рашковским{695}, Кауфманом и др. Кое-как устроился в комнате для шести человек...
В ходе войны произошел перелом: поляки стремительно отступают на северо-западном фронте. Красные взяли Минск и приближаются к Вильне. Заключение мира с Литвой приведет к передаче ей Вильны. Встретил Хоронжицкого, приехавшего из Москвы; он там виделся с литовским тов. министра Розенбаумом (сионистом) и готовится уже ехать на родину. Завидно...
22 июля, в доме отдыха. Дни проходят в полном безделиц. Очереди за завтраком, обедом, дневным кофе, ужином, вечерним чаем и разными «даяниями»: молоком, хлебом, сахаром и пр. — отнимают вместе с процессом самой еды несколько часов в день. Остальное время отдается болтовне с соседями по палате (10 человек), чтению, прогулкам по саду и литературно-музыкальным вечерам. Все у нас в палате успели перезнакомиться. Оказался здесь и старый присяжный поверенный Мыш{696}, которого как-то встречал в 80-х годах. Некогда видный адвокат и издатель юридических книг, он теперь разоренный хилый старик, получающий «хлеб милости». Есть тут и русские писатели, старцы
