У. Мор - «Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941

И мы подготовили «доказательства».

Прежде всего мы раздобыли спасательный буй, на котором написали «U-37», после чего частично замазали надпись. Таким образом мы хотели создать впечатление, что сей опознавательный знак из соображений секретности пытались закрасить, но неудачно. С этим буем мы изрядно позабавились: сначала его били и топтали, потом вымазали машинным маслом и в конце концов, приведя его в весьма непрезентабельный вид, выбросили за борт. При этом мы всерьез рассчитывали, что его непременно кто-нибудь выудит и передаст британской разведке в Дурбане.

Если так и будет, у работающих в разведке джентльменов вполне хватит мозгов, чтобы методом дедукции (в лучших традициях Бейкер-стрит) прийти к выводу, к которому мы их и подталкивали: в районе мыса Доброй Надежды появились немецкие подводные лодки. Вполне вероятно, именно они занимаются минированием прибрежных вод.

Несмотря на подобные «развлечения», мы ни минуты не пожалели, когда все мины были сброшены, и на рассвете «Атлантис», к тому времени находившийся уже достаточно далеко от берега, снова направился на северо-восток, взяв курс на Индийский океан.

В своем дневнике я записал:

«18 мая. Наконец-то с минами покончено. Я слышал в передаваемых из Кейптауна новостях о „взрыве в районе мыса Агульяс“.

22 мая. Перехватили радиограмму от адмирала из Коломбо, предупреждающую все суда о наличии рейдера, „замаскированного под японское судно“. Итак, грехи нашей молодости выплыли на поверхность. Какой удар! Неужели кто-то с „Сити оф Эксетер“ проболтался людям, умеющим складывать два и два?

23 мая. Отныне судно „Касии Мару“ мертво. Теперь „Атлантис“ — респектабельный лайнер „Аббекерк“, следующий под флагом Нидерландов. Яркое сочетание цветов японцев сменилось тусклым коричневым цветом и скучным оливковым. А жаль…

25 мая. Вот это номер! А мы-то старались соблюдать секретность! Министерство пропаганды с ликованием сообщило, что восемь (!) британских судов потеряно на минах, установленных немецким рейдером (!) в районе Агульяс. Вдобавок, заявило министерство, три судна опоздало, а также подорвалось и затонуло три вражеских минных тральщика. Кто сказал, что доктору Геббельсу недостает журналистского чутья?»

В это время новости значительно более важные, чем информация о деятельности отдельного корабля, заставили нас всех «прилипнуть» к радиоприемникам. Начался блицкриг! Вся Германия в строю! Всего лишь через несколько дней после эпизода с «Сайентистом» наши танковые дивизии устремились на Запад, сметая все на своем пути. «Атлантис» продвигался в северном направлении к Индийскому океану, а наши умы и сердца были заняты событиями в далеком Дюнкерке, мы мысленно были там, смотрели в его пламенеющие небеса. В каждом коммюнике Верховного командования звенели победные фанфары, возвещая о новой победе нашего оружия, о том, что англичане ударили по себе же, Франция охвачена хаосом, скоро наступит мир. Каждый день ситуация казалась лучше, чем была еще вчера. Каждый выпуск новостей информировал о выигранных сражениях и павших городах. Мы были очень молоды и, наверное, глупы, но многие сожалели об упущенной возможности прославиться. Правда, самая разумная часть команды больше думала о том, как будет пожинать сладкие плоды мира.

«Париж пал!» Эта новость облетела все помещения корабля даже раньше, чем Рогге объявил ее по радио.

Бравурные марши, которые теперь постоянно гремели из репродукторов, взбадривали, возбуждали нас. Но наша реакция не имела ничего общего с нацистской идеологией. Моряков не слишком заботили последствия этих побед для Европы. Их значительно больше интересовали данные последствия лично для себя. Они не сомневались, что война практически закончилась, и радовались тому, что ежедневные тренировки, тяготы, лишения и опасности войны, так же как и жизнь вдали от дома, скоро закончится. Они вовсе не были одержимы желанием болтаться по морям и отправлять на дно суда других стран, подвергаясь при этом опасности тоже погибнуть. Люди с куда большим удовольствием думали о посадке огурцов в своих маленьких огородиках, разведении голубей или приятном времяпрепровождении в уютной пивной. Команда считала, что наши перспективы вполне благоприятны. Мы еще не успели далеко уйти от мыса Доброй Надежды. Возвращение домой представлялось очень приятным, быть может, с отдыхом на пляжах Дурбана? Или с небольшим отпуском в компании симпатичных кейптаунских девушек?

Чтобы отметить падение Парижа, Рогге приказал выдать всем по пинте пива.

— А почему только по одной? — интересовались самые смелые.

— Так ведь ничего еще не кончилось, — отвечал Рогге.

Неизменно сохраняя необходимую при его положении сдержанность, капитан всегда был в курсе всего, что происходило на корабле. Даже самые мелкие отклонения в размеренной жизни «Атлантиса» не оставались им не замеченными. Если же люди выливают в море пиво, то самое пиво, которое он лично им раздал, это не может считаться нормальным. Что-то здесь не так.

Матрос, как раз собиравшийся выбросить что-то за борт, виновато потупился, заметив приближающегося дежурного офицера, и спрятал руку за спину.

— Что у тебя там? — спросил офицер.

— Бутылка.

— Какая бутылка?

— Бутылка пива.

— И что же ты хотел с ней сделать?

— Выбросить за борт.

— Как? Бутылку?

— Нет, пиво, господин офицер.

— Почему?

— Оно горячее.

Рогге вызвал буфетчика.

— Что случилось с пивом, которое раздали людям? Мне сказали, оно теплое.

— Вы понимаете, господин капитан, — замялся буфетчик, — погода…

— Но офицеры и я наслаждаемся ледяным шампанским.

— Конечно, но оно из того холодильника, что в кают-компании. А места для пива не нашлось.

— Я понял, — вздохнул Рогге, — первым делом офицеры.

— Конечно, господин капитан.

— Нет, — твердо заявил Рогге. — Так не пойдет. Если невозможно охладить пиво для команды, больше никто не получит и холодного шампанского.

Нет нужды упоминать, что решение капитана не нашло поддержки среди офицеров. Но на несчастного буфетчика обрушился такой мощный поток всеобщего недовольства, что он легко обеспечил всю команду холодным пивом при следующем праздновании — капитуляции Франции. Холодное шампанское тоже лилось рекой. Франция пала — такое событие нельзя было не отпраздновать. В кают-компании весело хлопали вылетавшие пробки, раздавался звон бокалов и тосты за здоровье родных и близких. Много говорили о доме. Очень скоро все закончится, и мы вернемся к семьям. Дома жизнь на корабле покажется далеким воспоминанием.