Юрий Гавриков - Че Гевара. Последний романтик революции

В Соединенных Штатах знали о такой постановке вопроса. Трезво мыслящие деятели этой страны понимали, что со временем могут потерять Кубу. Поэтому Вашингтон, как отмечал аргентинский исследователь А. Латендорф в своей книге «Наша загадочная Америка», начал «проявлять некоторую благосклонность к Ф. Кастро»[93]. Появились подтверждающие это примеры.

Был отснят и показан по американскому телевидению фильм о повстанцах. Журнал «Висион» вышел с фото Фиделя на первой обложке. А газета «Нью-Йорк таймс» писала о приближающейся кубинской «развязке». Но наиболее симптоматичным было публичное осуждение послом США в Гаване своего друга президента Батисты за развязанные репрессии[94]. Еще бы! Во время похорон убитого в Сантьяго батистовцами Франка Паиса этот второй по значению город страны буквально весь участвовал в траурной процессии и требовал отставки правительства.

Естественно, упомянутая «благосклонность» базировалась на уверенности правящих кругов США в том, что при правильной тактике с руководством повстанцев можно договориться. Фидель, рассуждали они, ничем не лучше руководителей остальных 80 «революций», имевших место в Латинской Америке только в XX веке и от которых влияние капитала США не только не уменьшилось в регионе, а даже увеличилось. Что касается провозглашавшихся фиделистами лозунгов о радикальных реформах — о ликвидации латифундий, национализации транспорта, электрокомпаний и некоторых других предприятий, они тоже особого страха не вызывали: сколько раз их обещали, а придя к власти, не выполняли буржуазные политики, в том числе и Батиста.

Предъявляя высокую требовательность к себе, Гевара был требовательным командиром и по отношению к подчиненным.

При этом он абсолютно не воспринимал никакого заискивания и подхалимажа. Однажды он шутливо заметил: «После назначения командиром колонны у меня от важности, по-моему, стало выпячиваться пузо, ибо я все время только и слышу: «Командир, идите сюда, сядьте здесь, выпейте — это для вас, а раньше такого не было...»[95]. Единственную поблажку он разрешил себе после ранения: лег в гамак днем и стал читать.

Он терпеть не мог трусости, эгоизма. Бойцам Че всегда повторял, что партизан никогда не должен бросать раненого товарища, так как в стане врага партизана всегда ждет смерть. Он был противником бравады, показной храбрости. Об этом можно судить по такому случаю.

Довольно бахвалистый младший командир Лало Сардиньяс, требуя от бойца дисциплины, в споре стал угрожать товарищу пистолетом и случайным выстрелом убил его. Многие в отряде были настроены против нагловатого Лало и требовали приговорить его к расстрелу, тем более что он частенько применял физическое насилие к новичкам («дедовщина», как сказали бы мы сегодня). Че не только резко осудил Сардиньяса сам, но и пригласил на обсуждение в отряд Фиделя. Последний заявил, что отвратительный сам по себе поступок Лало был совершен в конечном счете в интересах укрепления дисциплины и что это тоже надо учитывать. И хотя Че запишет в дневнике, что в ту ночь «еще раз подтвердилась огромная способность Фиделя убеждать людей, но не всех убедила его темпераментная речь»[96]. Вопрос был поставлен на голосование: немедленная казнь через расстрел или разжалование в рядовые. Из 146 присутствовавших 76 человек высказались против вынесения смертного приговора, 70 — за. На следующий день группа бойцов из голосовавших «за» решила уйти из отряда. Не защищая Сардиньяса, Гевара отмечает в своем дневнике противодействие «ряда элементов, которые примкнули к нашей борьбе в поисках приключений, а скорее, ради своих узкокорыстных целей»[97]. После победы революции такой вывод «подтвердят», например, ушедшие тогда братья Канисарес. Они окажутся на службе у контрреволюционеров и высадятся как предатели на Плайя-Хирон[98], чтобы бороться против своего народа.

Че никогда не рисковал напрасно жизнью товарищей и «не стеснялся», если того требовала обстановка, уходить или отступать, не ввязываясь в бой. Правда, и здесь его не покидал природный юмор.

Однажды он пил кофе в брошенной крестьянской хижине, ему доложили о приближении большого воинского подразделения. Гевара приказал товарищам быстро уходить в ближайший лес, а сам не преминул оставить записку около недопитого кофе: «Скоро вернусь и допью. Че».

И, конечно, больше всего он ценил в людях убежденность, преданность идеям освобождения страны. О таком подходе при оценке качеств партизан он писал:

«В нашей Повстанческой армии мы не придавали особого значения ни возрасту, ни происхождению, ни прошлой политической деятельности, ни религии, ни идеологии, которой боец придерживался ранее, нам было важно нынешнее его поведение и важна его самоотдача революционному делу»[99].

Вместе с тем он был более чем кто-либо абсолютно «земным» человеком.

Эрнесто признавался, например, что всегда любил хорошо поесть, аппетит был хороший и съесть мог довольно много. В одном из отрядов его колонны, куда он приехал, прижимистый кашевар отказал бойцу в добавке под предлогом сбережения еды на завтра. Командир поддержал бойца, сказав, что лучше умереть с полным желудком, чем с пустым. Не отказался поесть и сам, приговаривая улыбаясь: «Завтра? Ничего подобного. Завтра уже будет другой день. Завтра и обсудим, что будем есть...»[100]. В первые дни после высадки, когда с продовольствием было туго, он пару раз составлял компанию своему другу Камило Сьенфуэгосу, который приноровился стрелять диких кошек и готовить из их мяса жаркое. Вместе с тем Че подчеркивал, что, если в отряде остался голодным хоть один человек, им должен быть командир, и никто другой, вернувшись откуда-либо, обязательно спрашивал, все ли поели, и только получив утвердительный ответ, ел сам. Если у него оказывалась пара леденцов, он разбивал их камнем на крошечные кусочки и делил между товарищами. Когда кто-либо пытался угостить его одного чем-нибудь необычным, Эрнесто, дружески похлопывая по плечу угощавшего, замечал: «Ты становишься, старина, слегка подхалимом»[101].

Как-то у завхоза отряда после раздачи сухого пайка остались три банки сгущенки. «Это что? — поинтересовался Че и услышал ответ «старательного» каптенармуса: «Запасец для командования». Командир в сердцах дал ему коленкой под зад и строго приказал разделить оставшееся молоко между бойцами, «пусть даже по одной ложке!»[102] ...Другой случай: заглянул на кухню и узнал от повара, что для бойцов варится суп из куриной требухи, а для командиров — жаркое из курицы. Попросил при нем переложить жаркое в кастрюлю с супом и разделить это «блюдо» между всеми...