Гарольд Лэмб - Карл Великий. Основатель империи Каролингов

Его чаша радости переполнилась при появлении странной кавалькады. На горячих конях с высокими седлами легко и непринужденно гарцевали всадники в посеребренных кольчугах и белоснежных одеждах. Это были арабы, вельможи ислама, прибывшие из-за Пиренеев (из самой Испании) для заключения мира с королем франков.

Никакой мастер церемоний не смог бы с таким восторгом встретить новое зрелище, как это сделал Карл, приветствуя высоких гостей. Они не только являли собой явный и бесспорный знак его растущей власти, но вышедшим из леса саксам арабы представлялись вождями из какого-то другого мира. Карл позаботился о том, чтобы новообращенные саксы заметили его важное совещание с арабскими вельможами.

Таким образом Карл нашел ответ на поставленный Штурмом вопрос о том, как король может предложить мир. Очевидно, он одержал очередную победу без боя. Безусловно, он в это верил, и тем горше были последствия этой веры, причинившие ему горе и боль.

Используя преимущество своих позднейших знаний, добросовестный Адо закончил свое повествование словами: «Витукинд и некоторые мятежные саксы отправились к норманнам, прося у них помощи против славного Карла».

Витукинд – его имя гремело по лесным дорогам во время последнего мятежа. Его не было ни на открытии церкви, ни на крещении, ни на присяге верности. Не имея власти над каким-либо кланом и не владея собственной землей, Витукинд оставался единственным вождем, которого все слушались, и он предупреждал, чтобы не позволяли франку ступить по ту сторону Рейна. Карл даже не подозревал, что именно Витукинд – главная пружина языческого сопротивления.

Лето 777 года имело множество благоприятных примет. Само число содержало комбинацию из счастливой цифры 7 – именно столько дней создавался мир – и такой же счастливой цифры 3 – Святая Троица. Хильдегарда родила ему еще одного здорового сына. Кроме того, он, несомненно, подружился с новообращенными упрямыми саксами. Однако на этом собрании друзей Карл в конечном счете обратил самого себя. Его переполнял готовый энтузиазм. Никто больше не называл его Кёрлом и не кривил губы в усмешке при упоминании об обстоятельствах его рождения; он стал королем на деле, а не только по имени. Образованные сарацинские вельможи не поленились отыскать его в глуши. Карл добился большего, чем сам Пипин. Он моментально подчинил себе Аквитанию и простер свою власть до папы римского Адриана.

В стране франков намечались перемены. Воспоминания о династии Меровингов, о нейстрийских и австразийских франках постепенно ветшали и покрывались пылью. Вместо них во весь рост поднималась фигура настоящего Арнульфинга. Он беспрестанно разъезжал взад-вперед. И всем, начиная с обитателей высокогорных постоялых дворов и заканчивая пастухами равнин, было хорошо знакомо обветренное лицо Карла. Он говорил с ними на их родном языке и спал на их сеновалах. Он оставлял дары у придорожных церквей. Соответственно со всех границ свободные люди стремились не столько обратиться к силе авторитета Карла, сколько увидеть его самого. Фриз с болотистых равнин, будучи остановлен дорожной стражей, говорил: «Я ищу короля Карла». А сакс объяснял: «Я человек Карла».

Это, в свою очередь, отражалось на энергичном Арнульфинге. Осознав слабость своих франков, он приветствовал новый союз. Он инстинктивно чувствовал: после Падерборна различные нации готовы объединиться под его знаменем.

Во время своих ночных бдений Карл размышлял над природой новообращенных. Они имели одну общую черту: они все были выходцами из паствы Бога. Лангобарды, бритты или саксы – все они были христиане. Возможно, со временем ему предстоит сделаться вождем одной единой нации христиан. Эту мысль Карл пока что держал при себе.

Но в его мозгу одновременно зарождалось нечто конкретное. Сначала Карл претендовал на то, чтобы называться «защитником святой церкви». И из тех девяти лет, что он правил, большую часть времени Карл провел, защищая и охраняя церкви на различных пограничных рубежах. Чем больше церквей строилось, тем больше людей искали его помощи. А значит, перед ним открывались новые границы.

Почему именно перед ним? В Европе только два других монарха обладали подобной властью. Один из них, Тассилон, помышлял лишь о том, чтобы расширить свои баварские владения; другой, Абдаррахман, эмир Кордовы, был мусульманином, а следовательно, язычником.

Карл один мог претендовать на титул «владыки христианского мира».

Когда на рассвете он очнулся от своих размышлений, чтобы пойти в церковь и помолиться, эта мысль продолжала его преследовать. Он действительно мог возглавить армию христиан. И тогда, без всяких оговорок, он мог бы править ими на законном основании.

Эта мысль очень хорошо сочеталась с его желанием покорить их всех.

Глава 4

РОНСЕВАЛЬ

Во время зимней спячки между Рождеством и Пасхой совет франков намечал кампанию на ближайшее лето. В эти годы старейшины, графы Бернард и Твери, вместе с престарелым Фулрадом редко участвовали в вынесении окончательного решения. Они эту заботу предоставили Карлу. И дело было не столько в том, что король старался настоять на своем, а в том, что никто не мог противостоять его напору.

В ту зиму на Рейне он поговаривал о вторжении в Испанию. Возможно, его советникам и паладинам это показалось удивительным, но они не могли не признать, что его доводы очень весомы.

Давненько, заметил Карл, войско франков не наведывалось в Аквитанию, где оно никогда не испытывало недостатка в пище. Можно было забыть про угрозу со стороны саксов из-за Рейна, но по-прежнему грозила опасность со стороны сарацин из-за Пиренеев. 10 лет на этой границе царили мир и порядок только из-за того, что в стране бушевала гражданская война между Омейядами и Аббасидами[14], в которой Омейяды одержали верх. На волне этой победы выдвинулся сильный вождь Абдаррахман, эмир Кордовы. Рано или поздно этот воитель непременно бы ополчился против христиан, как это случилось во времена Карла Молота. И разумнее было бы выступить против него первым на поле боя.

В Пиренеях христиане искали укрытия от сарацин. Этих васконов – гасконцев и басков – и гордых беглецов-вестготов в Астурии могли бы освободить франки, а те, в свою очередь, присоединились бы к Карлу и помогли ему выстроить новую сильную границу на юге вдоль реки Эбро.

Так Карл боролся с собственными убеждениями. Он не стал никому объяснять, что таким образом он собирался сделать первый шаг в своей новой миссии – битве истинно христианской армии с язычниками-мусульманами в Испании.

Большинство паладинов из совета согласились с королем. У графа Тьери в южных землях имелся сын Гильом, достаточно взрослый, чтобы добыть себе славу на брачном поле; сенешаль Эггихард рассчитывал нажиться в Испании больше, чем в Саксонии; граф Роланд (Хруотланд), префект Бретонской марки[15], стремился овладеть страной язычников.