А. Солнцев-Засекин - Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова

Итак, документы для побега имелись, но нужно было передать их генералу Корнилову; нужно было также помочь ему бежать из Лека, чтобы он имел возможность воспользоваться похищенными документами.

В Эстергом-табор сравнительно незадолго до похищения мною и Дворниченко документов прибыл прапорщик Аваш, караим по происхождению, находившийся прежде в том же лагере в Леке, где и генерал Корнилов.

Не так много времени до описываемых событий прапорщик Аваш сделал с двумя другими офицерами попытку побега из плена. Один из его спутников, ротмистр русской армии, носивший, если не ошибаюсь, польскую фамилию (кажется, Гриневецкий), был еще в мирное время женихом молоденькой венгерской графини Альмаши (если только имя ее не исказил прапорщик Аваш). Тоскуя в разлуке с невестой, ротмистр хотел воспользоваться побегом также для того, чтобы повидаться с нею перед оставлением пределов Венгрии. Напрасно спутники доказывали ему неосторожность свидания, могущего погубить обоих…

Беглецы направились к городку, где находился замок невесты. Прапорщик Аваш, у которого была ранена нога, отстал в пути, а два других офицера благополучно достигли городка и зашли в его единственную гостиницу. Дочь владельца гостиницы была подругой графини и знала ротмистра. Она также стала советовать ему скорее покинуть городок, где он легко мог быть опознанным, но насколько легко было давать благоразумные советы, настолько трудно было слушать их. К тому же беглецы считали свои документы безукоризненно подделанными. Они отдали их дочери владельца гостиницы для прописки, но когда та принесла их в полицию, ее арестовали.

Оказались ли документы не так хорошо сфабрикованными, как это предполагали сами беглецы, или кто-нибудь из жителей городка узнал ротмистра и донес на него, но полиция явилась в гостиницу и арестовала обоих офицеров, а в скором времени в окрестностях городка был арестован и прапорщик Аваш. Была арестована и молодая графиня, заподозренная в содействии побегу жениха, хотя в действительности она даже не слышала о нем, и говорили, что ей грозит смертная казнь за измену отечеству.

Прапорщик Аваш только очень недолго пробыл под арестом и был затем переведен в другой лагерь – замок Ашурани. Такие переводы из одного концентрационного лагеря в другой часто применялись австрийским командованием к пленным офицерам, покушавшимся на побег, чтобы пребыванием в новой незнакомой обстановке затруднить повторение попыток к побегу; для самих же военнопленных эти переводы служили средством сообщения между различными лагерями.

В замке Ашурани прапорщик Аваш пробыл только очень непродолжительное время и был снова переведен на этот раз в Эстергом-табор. Ашурани, как и Лека, был так называемым штаб-офицерским лагерем, и перевод из него в Эстергом-табор, являвшийся одним из наиболее типичных «обер-офицерских» лагерей, был наказанием для прапорщика Аваша за столкновение, бывшее у него с австрийскими властями в Ашурани.

Причины этого столкновения очень характеры для того времени. В Ашурани приезжим православным священником австрийского военного ведомства и австрийским же подданным совершалось богослужение для военнопленных офицеров. Прислуживали при богослужении и исполняли обязанности певчих несколько пленных же русских солдат.

Когда в порядке богослужения приблизилось время певчим исполнять молитву за Отечество («Спаси, Господи, люди твоя и благослови достояние Твое»…), священник приказал военнопленным певчим поминать австрийского императора. Солдаты повиновались и по комнате, где разносились слова молитвы: «победы благоверному императору и королю Францу-Иосифу на сопротивныя даруя…», среди офицеров наступила минутная растерянность.

Опомнившийся первым, прапорщик Аваш обратился к солдатам с приказанием замолчать.

– Я сам не православный и не христианин, – обратился к певчим Аваш, – но я – русский офицер и я запрещаю вам поминать в богослужении и молиться о даровании победы императору, страна которого в войне с Россией. Вы – русские солдаты, и вы должны молиться о даровании победы нашему государю императору Николаю Александровичу!

– Это вы сами молчите, фендрик[43]! – кричал в свою очередь священник. – Я старше вас рангом: я имею чин капитана, а Вы только фендрик. Вы видите нашивки у меня на рукаве? (Австрийские военные священники имели чины, соответствующие воинским, которые различались по галунам на рукавах рясы или сюртука.) Ваши солдаты должны слушать меня! Я приказываю петь: победа Францу Иосифу!..

– Вы для меня не капитан, а духовное лицо, – возражал Аваш, – и кто бы вы ни были, Вы не имеете права требовать от русских военнопленных измены. Я приказываю петь: победы Николаю Александровичу…

Солдаты растерянно и испуганно молчали. Богослужение прекратилось.

Через два дня прапорщика Аваша, как беспокойного, перевели в Эстергом-табор, а относительно исполнения молитвы за отечество в лагерях военнопленных австрийским военным министерством был издан циркуляр, что ни австрийский, ни русский императоры не должны в ней упоминаться, что каждый военнопленный вправе молиться о даровании победы своему оружию, но что такое же право имеют и православные австрийско-поданные и что поэтому исполнение молитвы за отечество при богослужении, совершаемом в присутствии подданных разных стран должно ограничиться первыми словами молитвы: спаси, Господи, люди твоя и благослови достояние Твое…

От прапорщика Аваша, который еще недавно был в Лека вместе с Корниловым, я старался разузнать возможность пересылки туда документов для облегчения Корнилову побега в условиях жизни в Леке.

Я убедился, что если даже мне удастся каким-либо образом переслать Корнилову документы, то бежать из Лека будет для Корнилова все-таки почти невозможно. Комендант концентрационного лагеря в Леке, подполковник Машке, имел несколько личных столкновений с генералом Корниловым и очень усилил после этого надзор за своим пленником, доводя его подчас даже до совершенно излишней и неуместной мелочности.

Уже с первого дня прибытия генерала Корнилова в Леке между ним и подполковником Машке начались недоразумения. Высоко ставя свое воинское звание, Корнилов требовал, чтобы Машке как младший по чину первым отдавал ему честь и, заходя в комнату, которую Корнилов занимал в замке, не садился бы без его разрешения. Подполковник Машке полагал, что такие требования со стороны военнопленного по отношению к коменданту концентрационного лагеря недопустимы. Австрийское военное министерство согласилось с точкой зрения генерала Корнилова, полагая, что офицеры и в плену сохраняют свои чины и что офицеры разных, хотя бы и воюющих между собою стран, как бы являются членами одного рыцарского ордена, уставы и традиции которого всегда остаются неизменны.