Петр Чайковский - Ада Григорьевна Айнбиндер
Уже 5 января 1866 года Петр отправился из Петербурга в Москву навстречу новой, пока еще не очень понятной жизни. После шестнадцати лет, проведенных в Санкт-Петербурге, столице империи, Чайковский попал в совершенно другой мир. Москва не имела ничего общего ни внешне, ни по духу. Облик Первопрестольной мог показаться старомодным, местами напоминал «большую деревню» – сады, заборы, пустыри. С другой стороны, особняки, построенные после пожара 1812 года, Кремль, огромное количество церквей – все это создавало свою неповторимую атмосферу. Люди были тоже другими – в 1860-е годы Москва была преимущественно городом купцов, мещан и разночинцев.
Чайковский был приглашен Николаем Рубинштейном – младшим братом Антона Григорьевича – преподавать в основанной им Московской консерватории, которая должна была в скором времени открыться. Николай Рубинштейн искал преподавателя теоретических дисциплин и, по воспоминаниям, предлагал эту должность даже композитору Александру Николаевичу Серову, который в последний момент отказался. Тогда Николай Григорьевич решил пригласить преподавать кого-то из первых выпускников Петербургской консерватории. Выбор пал на Чайковского.
На тот момент Петр Ильич был автором всего нескольких сочинений и ученических работ. Крайне стесненный в средствах, он приехал в Москву в шубе, которую ему одолжил его друг Алексей Апухтин. «Он (Чайковский. – А. А.) приехал в Москву в необыкновенно старой енотовой шубе, которую дал ему А. Н. Апухтин, употреблявший ее в деревенских поездках; сюртук и прочие принадлежности костюма гармонировали с шубой, так что в общем новый преподаватель был одет не только скромно, но просто очень бедно, что, впрочем, не помешало ему произвести прекрасное впечатление на учащихся при своем появлении в классах: в фигуре и манерах его было столько изящества, что оно с избытком покрывало недочеты костюма»[167], – вспоминал Николай Дмитриевич Кашкин – друг и коллега Чайковского. Также Кашкин отмечал, что при первой встрече Петр Ильич показался ему «очень привлекательным и красивым; по крайней мере в лице его был ясный отпечаток талантливости и вместе с тем оно светилось добротой и умом»[168].
Сам Чайковский писал: «…я должен был обходиться собственными средствами, которых было настолько мало, что в Москву я приехал лишенный самого необходимого»[169]. Действительно, у Чайковского не было с собой и возможности приобрести даже самое необходимое. Первые пару дней в Москве он провел в гостинице, затем воспользовался предложением Николая Рубинштейна и переехал жить в его квартиру в доме Воейковой на Моховой улице, в том же доме располагались и музыкальные классы РМО. Уже 10 января Петр сообщает в письме младшим братьям Анатолию и Модесту:
«Живу я у Рубинштейна. Он человек очень добрый и симпатичный, с некоторою неприступностью своего брата ничего общего не имеет, зато, с другой стороны, он не может стать с ним наряду как артист. Я занимаю небольшую комнату рядом с его спальней, и, по правде сказать, по вечерам, когда мы ложимся спать вместе (что, впрочем, будет случаться, кажется, очень редко), я несколько стесняюсь; скрипом пера боюсь мешать ему спать (нас разделяет маленькая перегородка), а между тем теперь ужасно занят. Почти безвыходно сижу дома, и Рубинштейн, ведущий жизнь довольно рассеянную, не может надивиться моему прилежанию»[170].
Николай Григорьевич проявлял заботу о Чайковском, понимая всю сложность и его материального положения, и того, что молодой человек оказался в новом городе среди чужих людей. В одном из писем Петр сообщал родным:
«Также я познакомился с семейством каких-то Чайковских, ел ужасно много, в танцах, конечно, не принимал участия, хотя был во фраке Рубинштейна. Этот последний ухаживает за мной, как нянька, и хочет непременно исполнять при мне эту должность. Сегодня он подарил мне насильно 6 рубашек, совершенно новых (не говорите этого Давыдовым и никому), а завтра хочет насильно везти заказывать платье. Вообще это удивительно милый человек, – только я не понимаю, чем он заслужил здесь свой громадный музыкальный авторитет. Музыкант он очень обыкновенный, с братом его и сравнивать нельзя. Не могу умолчать при перечне моих здешних друзей об Агафоне, лакее Рубинштейна, препочтенном старике, и о прелестной белой кошке, которая и в эту минуту сидит у меня, и я ее страстно ласкаю»[171].
Конечно, семья, включая Илью Петровича Чайковского, была тронута той помощью и участием Николая Рубинштейна, с которой тот встретил его сына в Москве: «Из-за тебя я очень люблю всех Рубинштейнов, в особенности московского, который принял тебя так ласково – и предложил даже квартиру у себя в доме, ведь это в нынешнем эгоистическом веке редкость»[172].
Чайковский, практически только обустроившись, начал преподавать в классах Московского отделения Императорского Русского музыкального общества. О том, как попасть на занятия к молодому преподавателю, все желающие могли узнать из объявления в газете «Русские ведомости»: «Класс теории музыки П. И. Чайковского открывается с 14-го сего января по вторникам и пятницам, в 11 часов утра на Моховой, в доме Воейковой; о чем доводится до сведения желающих поступить в означенный класс. Плата с ученика 3 рубля серебром в месяц».
Поначалу все для Петра было новым, непривычным, иногда интересным, иногда комичным, иногда чуждым. «Вообще же к Москве я едва ли когда-нибудь привыкну; мне все кажется, что я в нее попал как-то случайно. Дороговизна здесь на все неимоверная, так что я не знаю, как благодарить судьбу за свободную комнату, предложенную мне Рубинштейном»[173], – сокрушался он в первое время. При этом практически всем своим родным Петр с юмором поведал, как был
