Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера - Теодор Шанин
Тому, что сегодня зовут «гражданским действием», надо, по-видимому, учиться на практике. Просто объяснить это не дает результатов. Наша забастовка не прошла даром. Несколькими месяцами позже представители старших классов школы просили руководство освободить всех нас за две недели до экзаменов от изучения неэкзаменационных дисциплин. Мы хотели сконцентрировать все силы на подготовке к экзаменам. Это был рациональный запрос, который, несомненно, показывал серьезность нашего отношения к учебе. Ясно, что можно было договориться, но реакцией директрисы было опять жесткое «нет», что превратило спор в конфронтацию. Ответом стала вторая забастовка, на этот раз всей школы. В крупном скандале участвовали педсовет и общее собрание родителей старших классов. Вмешалось опять Гороно, добиваясь «успокоения». Что до меня — я был исключен как «заводила», но мне разрешили сдать экстерном все экзамены за седьмой класс. Это освободило много времени, и я успел поработать как надо, сдав почти все экзамены на «отлично» (кроме троек по поведению и по биологии).
Военное время и советская армия. Отступления и победы
Война была тогда фоном всего и вся. Одним из выражений этого было то, что я ежедневно отправлялся к «стене», где налепливали газеты, и прислушивался к громкоговорителям, чтобы узнать новости с фронта (личные радиоприемники были к этому времени изъяты у всех, у кого нашли). В нашей семье я стал главным читателем и носителем новостей о том, что происходит в мире. В началах войны это были сообщения об отступлениях советской армии. Далее началось движение назад, то есть вперед, к старым границам страны. После Сталинграда немецкую армию выбивали шаг за шагом из оккупированных территорий. Победы четко отмечались публичными приказами Сталина и салютами в Москве.
Многие семьи жили напряженным ожиданием новостей с фронта, в которых главным было личное — новости шли вперемежку с сообщениями о смерти родных, находившихся в рядах армии. Потери были огромными: к концу войны было мало семей, в которых хоть кто-нибудь не погиб бы, а бывали такие, где были убиты все мужчины до одного. Казалось, что череда похоронок — сообщений о смерти на фронте — никогда не кончится. Бедность росла, надежды на скорую победу таяли.
Военные победы не облегчили жизнь населения. Люди нищали, слабели надежды на быструю победу. Ходил анекдот о шофере генерала Жукова — тогда высшего координатора советской армии. По этому рассказу, все окружающие спрашивали шофера, что говорит Жуков о конце войны, и однажды водитель собрался с силами задать этот вопрос вышедшему с ночного заседания Жукову, небритому и усталому. Но перед тем как шофер раскрыл рот, Жуков потянулся и полусонно сказал: «Ох, черт подери, когда же кончится эта война?»
Население недоедало, что было заметно по иссохшим и безжизненным лицам прохожих. Были те, кто умирал с голоду, в особенности в период боев за Сталинград. Люди падали прямо на улицах и часто оставались лежать надолго. На обочинах сидели женщины, а перед ними лежали кучки личных вещей, выставленных на продажу, — домашний скарб, часто вещи тех, на кого пришла похоронка. По улицам двигались группы беспризорников и преступные банды, против которых милиция была явно бессильна. В то же время в городе оставались островки относительного благополучия: это были в основном семьи высоких чинов, офицеров действующей армии и внутренней полиции, партийных бонз, как и другие избранные, в особенности некоторые ученые, имевшие бронь — право не уходить на фронт и получать посылки спецпотребления. Были, конечно, и спекулянты, которых обогащала война.
Те, кто выживал, часто являли собой картину действия неформальной экономики: она в который раз спасала Россию в тяжелые времена. Частью этого были бартер, случайные заработки во многих местах, пайки разного вида, разносторонняя преступная деятельность и семейные сельские связи в колхозах. Без всего этого многим не удалось бы дотянуть.
Странным манером и я в то время обогатился. В дни, когда хлеб по карточкам не доходил до районного магазина и мне нельзя было дать с собой в школу обычного бутерброда, мама давала мне 10 рублей, чтобы купить по пути пшеничную лепешку. Эти деньги я сберегал на покупку книг по дешевке у женщин, сидевших вдоль улиц. Книги эти я старательно отбирал. Таким образом, я потихоньку собрал небольшую, но интересную личную библиотечку. Когда пришло время уезжать из Самарканда, мама распорядилась бросить все эти книги, чтобы оставить в чемоданах место для нашей зимней одежды. Годами позже, уже в Польше, она извинилась передо мной, сказав, что ошиблась, — оказалось, что единственной ценной вещью в доме были мои книги. Так во время переезда пропала моя первая библиотека. После это повторялось не раз.
Советская армия продолжала сражаться и, дойдя до границ, начала движение вовне, на территории, в прошлом не принадлежавшие Советскому Союзу. Американская и британская авиация наносили все более жесткие удары по Германии. Далее появился второй фронт, западные союзники высадились во Франции и, переборов немецкое сопротивление, двинулись вперед, к границам самой Германии. Тем временем усилия немецких элит убить Гитлера кончились неудачей и жестокой расправой гестапо. Время шло, а немецкая армия продолжала сражаться. Мы ждали конца войны, когда советские войска и войска западных союзников вошли с разных сторон в оккупированную немцами Европу, — но немцы продолжали сражаться. Мы ждали этого, когда антинацистские силы подошли к границам Германии, — но немцы продолжали сражаться. Мы ждали этого, когда советская армия ворвалась в Берлин, — но немцы продолжали сражаться. Было чувство, что это никогда не кончится.
1 мая 1945 года я был в Самарканде, по радио объявили о самоубийстве Гитлера накануне. Далее объявили дату подписания безоговорочной капитуляции немецкой армии. 8 мая 1945 года, когда это произошло, я стоял на площади в толпе, слушавшей громкоговорители, которые сообщали о подписании документа о капитуляции Германии маршалами Жуковым и Кейтелем. Молчание толпы было осязаемым. Оно длилось и длилось, пока какая-то женщина не закричала: «Чего вы не радуетесь? Ведь война кончилась!» Толпа продолжала молчать, и она повернулась к соседу: «Ты, старик, почему не радуешься?» — а он громко и горько расплакался.
Так для меня кончилась Вторая мировая война.
Дело Гроссмана: «Они»
Вскоре после возвращения отца и по мере окончания войны жизнь нашей семьи нормализовалась. Драматические для меня события в школе успокоились. Отец и мама работали, и мы не голодали более, только недоедали. Но в один из дней отец вернулся домой с работы с лицом, которое напомнило мне дни его прибытия из лагеря, изможденным и загнанным. После долгого молчания он рассказал, что произошло ужасное: его вызвали в
