Иван Кулаев - Под счастливой звездой

В понедельник, в назначенное время, я встретился в приемной Куропаткина с его адъютантом, который доложил обо мне министру, и вскоре я был им принят. Куропаткин отнесся ко мне необыкновенно доброжелательно, тотчас же прочитал мое несколько необычное прошение, причем мне показалось, что факты, изложенные там, были ему уже отчасти известны, и обратился ко мне со следующими словами:

— Что же делать, господин Кулаев? Всему охотно верю, но ведь, знаете, когда лес рубят — щепки летят. Да, помимо всего прочего, финансовый план Военного министерства совершенно не предусматривает подобных расходов.

— Но, ваше превосходительство, — возразил я, — зачем же было свой же родной лес рубить, чтобы мы щепками оказались? Ведь задачи и призвание наших защитников должны были быть совсем другими…

Куропаткин, заканчивая аудиенцию, обещал переговорить с министром финансов, в чьем непосредственном ведении находилась дорога. По-видимому, деятельность генерала Орлова пришлась военному министру не по вкусу. Исполнил ли он свое обещание, я не знаю. Позднее я обратился непосредственно к министру финансов, графу Витте, с запросом о компенсации убытков, понесенных мной по всем пяти складам товаров, которые были расположены по линии строившейся дороги. Витте, после ликвидации боксерского восстания, лично выезжал на места событий, где организовал специальные комиссии из инженеров и консульских чиновников для выяснения убытков дороги и частных лиц. В момент пребывания Витте в Хайларе мой доверенный передал ему лично заявление о понесенных мной убытках, которые выражались суммой 320 тысяч рублей. Комиссия, рассматривавшая претензии, за недостаточностью оправдательных документов, урезала названную сумму на 70 тысяч рублей. 250 тысяч рублей, присужденных мне в компенсацию убытков, я получил приблизительно через год после боксерского восстания, много месяцев спустя после поездки моей в Москву, когда острая надобность в оборотном капитале для меня уже миновала. Начиная с этого момента можно считать, закончилась полоса неудач в моей жизни.

С 1902 года я осел на постоянное жительство в Харбине, располагая капиталом в 500 тысяч рублей.

На первых же порах мое внимание было привлечено к перспективам, связанным с мукомольным делом. Я учел то обстоятельство, что Маньчжурия является богатой земледельческой страной и что в ней имеется множество дешевой рабочей силы, не знавшей, куда себя применить. Нужно было только наладить обработку сельскохозяйственных продуктов и найти рынок сбыта их.

В крае работала одна мукомольная мельница, под фирмой «Первая Маньчжурская мукомольная компания», перерабатывавшая в день до 1500 пудов крупчатки. В 1902 году мной была построена мельница с суточным производством в 4 тысячи пудов. Пшеницу мы стали закупать только отборную, по цене от 20 до 23 копеек за пуд. Возросший спрос на пшеницу вызвал увеличение в крае посевов ее в столь широких размерах, что вновь появившиеся крупные мельницы не успевали перерабатывать выбрасываемое на рынок количество зерна.

Во время Русско-японской войны благодаря дождливому лету урожай пшеницы оказался плохим: зерно собиралось недозревшим, сырым. Между тем спрос на пшеницу еще усилился, когда в крае находилась русская армия, являвшаяся крупным потребителем. Цена на пшеницу поползла вверх, достигнув 2 рублей за пуд. В крае возникали все новые мукомольные предприятия, возглавляемые людьми малоопытными в этом деле. В начале войны для нужд армии потребовались миллионы пудов муки. Мука была продана армии по очень высокой цене, и мукомолы нажили на этой сделке сотни тысяч рублей. Рассчитывая на затяжной характер войны и увлеченные возможностью крупных и легких заработков, мукомолы, пользуясь широким кредитом со стороны Русско-Азиатского банка, купили большие партии пшеницы по ненормально высоким ценам. Но им пришлось жестоко обмануться в расчетах. Война закончилась скорее, чем они ожидали, и мукомолы остались с дорогой, сырой и недоброкачественной пшеницей на руках. Их положение еще ухудшилось в силу того обстоятельства, что интендантство ликвидировало имевшиеся в его распоряжении запасы сырой, скоропортящейся муки, достигавшие сотен тысяч пудов, по 10 копеек за пуд.

Результаты всей этой легкомысленной авантюры не замедлили сказаться. Самые крупные мельницы, принадлежавшие Акосу, Ковальскому, Мыслинскому и Мягкову, остались должны Русско-Азиатскому банку 3 миллиона 500 тысяч рублей. Правление банка в Петербурге сильно встревожилось этим обстоятельством. В Харбин приехал сам директор банка Путилов. После энергичных усилий ему удалось объединить пять мельниц — очевидно, он полагал, что соединенными силами легче будет покрыть задолженность банку. В число директоров вновь созданного предприятия входил представитель банка Рихтер. Для развития деятельности предприятия банк передал в распоряжение директоров 500 тысяч рублей и гарантировал неограниченный кредит под закупленную пшеницу. Объединенные мельницы за год переработали 3 миллиона 500 тысяч пудов зерна, не получив не только никакой прибыли, но истратив еще неизвестно куда дополнительный оборотный капитал в 500 тысяч рублей.

А между тем мы, на своей небольшой мельнице, под фирмой «Русское мукомольное товарищество», переработав всего 1 миллион пудов пшеницы, заработали 200 тысяч рублей, то есть по 20 копеек на пуд.

Тогда правление банка, убедившись в бесцельности изобретенного им способа вернуть долг, обратилось ко мне и моему компаньону с предложением вступить в объединение мукомольных предприятий и взять на себя управление предприятием, обещая нам разные преимущества. С нашей стороны предложение это встретило категорический отказ, после чего А. И. Путилов прислал мне приглашение приехать в Петербург для совместных переговоров относительно все того же мукомольного дела, на что я согласился. Одновременно со мной были вызваны в Петербург и владельцы объединенных мельниц. В результате наших переговоров было достигнуто следующее соглашение. Владельцы мельниц передают таковые в эксплуатацию банку на десять лет; после этого срока банк возвращает владельцам их мельницы очищенными от всяких долгов. Тотчас же вслед за соглашением правление банка передало на компанейских началах все объединенные мельницы «Русскому мукомольному товариществу».

Работа мельниц под нашим руководством в течение одиннадцати лет оказалась вполне успешной: банк полученной прибылью покрыл долг в 3 миллиона 500 тысяч рублей, и соответствующая сумма пришлась на нашу, то есть мою с компаньоном Бликановым, долю. А владельцы объединенных мельниц продали или заложили большинство принадлежавших им акций Русско-Азиатскому банку, который, таким образом, превратился в главного хозяина мельниц и с которым мы продолжали работать на первоначально заключенных условиях вплоть до революции. Можно было гордиться достигнутыми успехами не только в отношении колоссальных прибылей, получаемых нами, но и широтой размаха в постановке дела, захватившего в сферу своего влияния Западную Сибирь.