Раиса Горбачева. Жизнь и принципы первой леди СССР - Георгий Владимирович Пряхин
– И что же Вы ему поставили?
– Тоже «три» – взяла грех на душу: не первый и не единственный раз.
Вообще, я рада, что мы сегодня серьезно задумались над бедами, накопившимися у нас в сфере образования, во всей системе обучения – общеобразовательной, профессионально-технической, среднеспециальной, высшей. Ищем пути к ее демократизации, к совершенствованию всех ее звеньев, улучшению качества обучения и подъему престижа высшего образования в стране. В самом деле – столько формализма! Готовили специалистов неизвестно для чего. Сколько дипломов наплодили! Много раз я сама говорила в институте: зачем мы даем диплом человеку, не подготовленному ни профессионально, ни в общекультурном плане? Приходя на работу с дипломом, он требует тех же прав, что и человек, действительно образованный, действительно специалист, позарез нужный делу. Ведь получается порочный круг – воспроизводство ненужности.
В этой сфере необходимы крупные изменения. Хорошо, что они уже начались. Возьмите последние решения Президента о предоставлении автономии высшим учебным заведениям. Все это – шаги поиска, совершенствования доселе косной системы. Был, конечно, и опыт, традиции, завоевания, но и косности порядком поднакопилось.
– Раиса Максимовна, вернемся все-таки к Ставрополю.
– Извините, не удержалась, увлеклась. Тема высшего образования – профессиональная боль… Ставрополь… Михаил Сергеевич приехал сюда из Москвы в год окончания университета, несколько раньше меня. Приехал с дипломом юриста в распоряжение краевой прокуратуры. Однако проработал там всего десять дней. Писал мне: «Нет, все-таки не по мне служба в прокуратуре… Встретил товарищей по прежней работе в комсомоле». В другом письме: «…с учетом моего комсомольского опыта работы в школе и в университете меня приглашают на работу в крайкомол. Ты знаешь мое отношение к комсомольской работе». И дальше: «Был длинный неприятный разговор с прокурором края». В новом письме: «Со мной еще раз побеседовали и, обругав кто как хотел, согласились на мой уход в крайком комсомола». Следующая фраза: «Меня утвердили в должности заместителя заведующего отделом агитации и пропаганды».
Кстати, прокурором края тогда работал В. Н. Петухов. Тот самый, с которым у Михаила Сергеевича был «длинный неприятный разговор». Петухов – человек незаурядный. Почти 50 лет посвятил прокурорско-следственной работе. Написал немало интересных очерков, связанных с этой работой. Две свои книги, изданные в 1970 году и 81-м, передал с дарственными надписями Михаилу Сергеевичу. И написал письмо, которое я Вам тоже сейчас процитирую: «Сегодня я с огромным удовлетворением думаю о том, что поступил тогда правильно, не встав на Вашем жизненном пути».
– Дальновидный был человек!
– Зарплата Михаила Сергеевича составляла тысячу рублей в месяц – «старыми», как принято называть, деньгами.
– Формально – сто рублей «новыми».
– За вычетом налогов, членских взносов во всевозможные организации оставалось 840 рублей. До сих пор помню – ведь эти деньги, учитывая мою длительную «безработность», долго были единственным источником нашего существования. Не считая продуктовых посылок, которые иногда передавали нам из села родители Михаила Сергеевича. Большим помочь они не могли – не было возможности.
Работая в комсомоле, Михаил Сергеевич часто бывал в командировках по краю. И вот в одном из таких «командировочных» писем он писал мне…
– Писал письма из командировок по краю?
– Да, а что ж тут удивительного?
– Сейчас, по-моему, даже из загранкомандировок женам не пишут. А тут – из командировки по краю.
– Смотря какие мужья. Так вот, в одном из писем писал мне следующее: «…Сколько раз я, бывало, приеду в Привольное, а там идет разговор о 20 рублях: где их взять, при том, что отец работает круглый год, день и ночь. Меня просто захлестывает обида. И я не могу (честное слово) удержать слез. В то же время думаешь: а они ведь живут еще неплохо. А как же другие?.. Очень много надо еще сделать. Как наши родители, так и тысячи таких же, заслуживают лучшей жизни…»
– В этих строчках мне почудилось что-то от «районных будней» Овечкина…
– Он жадно вглядывался в жизнь, как будто хотел наверстать время, проведенное на учебе в Москве. Ему не давали покоя раздумья, у него была постоянная потребность высказаться – еще и этим, наверное, продиктованы его многочисленные письма из командировок ко мне. В самом деле – как очерк районных будней.
Жизнь в те годы была не такой уж дешевой. Если иметь в виду наши восемьсот рублей. Двести рублей каждый месяц мы платили за квартиру, за маленькую частную комнатку, которую снимали.
– А где снимали?
– Я покажу сейчас Вам дом, а Вы сами догадайтесь, где он стоит, раз тоже называете себя ставропольчанином.
В пакете заранее приготовленных фотографий отобрала маленькую любительскую карточку. Карточка уже изрядно выцвела. На первом плане деревья – в Ставрополе, куда ни наведи фотоаппарат, на первом плане окажутся деревья, – а за ними сквозит типичный ставропольский «частный» дом из местного же известняка. Я сам когда-то снимал угол в таком. Даже в мои времена, в конце шестидесятых, три четверти Ставрополя были застроены такими домами, густо обвитыми хмелем и вьющимся виноградом. Поди угадай, где стоит этот: на Осетинке, на Тагиле или на Нижнем базаре?..
– И все же я, наверное, плохой ставропольчанин, Раиса Максимовна. Или слишком давно уехал из Ставрополя – в 1973 году. Не узнаю улицу. Давайте назовем адрес.
– А надо ли? Дом стоит и сейчас. Нужно ли привлекать к нему внимание, смущать покой живущих там людей, родственников бывших наших хозяев. Нет, лучше расскажу Вам подробнее о комнатке, которую мы там снимали, – она буквально встает перед глазами.
– Ну, если Вы так считаете…
– В ней с трудом умещалось даже наше тогдашнее «состояние». Кровать, стол, два стула и два громадных ящика, забитых книгами. В центре комнаты – огромная печь. Уголь и дрова покупали. Еду готовили на керосинке в маленьком коридорчике.
Были у нашей «квартиры» и преимущества. Комнатка светлая, целых три окна – и все вы ходили в сад. А сад большой, красивый. И были хорошие, добрые хозяева – я это тоже отношу к достоинствам квартиры. Старые учителя-пенсионеры. Дедуля, в отличие от жены и дочери, суров и малоразговорчив. И только выпив, в «нетрезвом виде»
