Довлатов — добрый мой приятель - Штерн Людмила

И вот наш проказник на свободе. Во время очередного загула на старой дергуновской квартире Довлатов демонстрировал свой любимый цирковой номер, а именно, присев на корточки, поднимал одной рукой стул за ножку. Обычно этот трюк блестяще удавался, но в тот вечер Сережу качнуло, и стул грохнулся на громоздкий приемник.

— Здесь не развернуться, — сказал Довлатов, собираясь делать вторую попытку.

— Погоди, — услужливо сказал хозяин, — расчистим место. Юра поднял довольно тяжелый ВЭФ, подошел к открытому окну и сбросил приемник с пятого этажа. К счастью, не на человеческую голову, а всего лишь на крышу проходящего трамвая. Скрежет, грохот, сноп голубых искр. В общем, Юра Дергунов и в алкогольном угаре был мил.

Не то Довлатов…

Вся его душевная тонкость и доброта смывались алкогольным цунами. И мне не раз приходилось быть объектом его хмельного гнева.

В день знакомства со мной на дне рождения Марины Ефимовой Довлатов, предложив проводить меня домой, обещал «не напиться и постараться произвести впечатление приличного человека». И между прочим, очень даже произвел. А два года спустя на дне рождения той же Марины произошло следующее событие.

Мизансцена почти не изменилась. Стол с едой был пододвинут к стене, полусвет, хриплое танго в разгаре. Довлатов, уже порядочно поддатый, выделывал замысловатые па. Мы с Витей тоже пустились в пляс, вернее, томно закачались, прижавшись друг к другу — впоследствии эта манера была классифицирована присутствующими, как вызывающее нарушение рисунка танца. С кем танцевал Довлатов, не помню. Он не страдал кошачьей грацией и Витю толкнул. Скорее всего, нечаянно. Но он не извинился, и Витяй, который тоже принял достаточно, громко сделал ему замечание. Довлатов отреагировал, как большинство русских выпивших мужчин, а именно пригласил Витю на лестницу поговорить. Сопя и подталкивая друг друга локтями, мой муж и Довлатов устремились на лестничную площадку. Эту сцену тридцатипятилетней давности я вспоминаю с ностальгией. На авансцене — Довлатов со свекольно-бурым лицом и мой Витя, напротив, землисто-бледный. Вокруг — высыпавший следом

crème de la crème

Вместо традиционного вопроса «а ты кто такой?» Довлатов разразился цветистым монологом. Я не помню всех радужных его оттенков. В память врезались отдельные фразы.

— Я дорожу дружбой с вашей женой, — патетически говорил Сергей. — И даже много раз предлагал ей выйти за меня замуж. Пока что я ее не завоевал, она меня неоднократно отвергла. Но я не сдался. Впредь я собираюсь действовать осмотрительно и методично, и надеюсь, что рано или поздно своего добьюсь. Я не мыслю своей дальнейшей жизни без вашей жены.

И Довлатов обвел присутствующих соколиным взглядом, чтобы убедиться, оценено ли по достоинству его благородство. Мол, пока не добился, но не сдаюсь и честно об этом предупреждаю.

— Действуйте, — позволил Витя. — Только, пожалуйста, не вовлекайте меня в свои планы.

Полагаю, что Витя приготовился к мордобою. Неожиданный политес выбил его из колеи:

— Не скрою от вас, я Люде удивляюсь, потому что мне, например, вы совершенно не интересны, — сказал Витя, тронув довлатовский бок психологической рапирой.

— Вы мне тоже, — парировал молодой прозаик и обратился ко мне: — Люда, обещай при всех, что когда-нибудь, хоть через сто лет, я получу тебя в полное свое распоряжение!

То ли от избытка выпитого, то ли от страха, то ли от желания поскорей опустить занавес идиотской пьесы, я кивнула. Витя, король благородства и джентльменства, саркастически хмыкнул, повернулся и пошел вниз. Хлопнула дверь подъезда, и Витя ушел.

— А плащ! Ты не взял плащ! — закричала я вслед. Похоже, в каждой жене таится добродетельная мать.

Довлатов продолжал вещать, размахивая слишком короткими для его роста руками. Народ безмолвствовал. Наконец, Яша Гордин, наиболее трезвый из гостей, взял ситуацию под контроль:

— Людесса, не изображай из себя престарелую Мессалину. Возьми плащ и валяй скорей домой. Разберись с Виктуаром, а мы тут с Сережей справимся.

В такси я протрезвела. Витя сидел за столом и с величественным лицом создавал компьютер. Этот компьютер, малиновый ящик с канареечно-желтой панелью, умел играть в спички. Игра называлась, кажется, НИМ, и была показана в знаменитом авангардистском фильме «В прошлом году в Мариенбаде». Она заключалась в следующем: на стол укладывалось три кучки спичек. В одной кучке было три спички, в другой — четыре, в третьей — скажем, пять или шесть. Первый ход принадлежал человеческому игроку. Он мог взять сколько угодно спичек из одной кучки. Его ход передавался через тумблер в компьютер, который мигающими лампочками извещал о своем ходе. Выигрывал тот, кто забирал последнюю спичку.

К нам в дом повалили гости, пытавшиеся у компьютера выиграть. Естественно, никому, кроме Вити, это не удавалось.

Итак, в момент моего появления Витя в окружении металлолома создавал компьютер, и выражение лица у него, повторяю, было величественное. Я, виляя хвостом, начала что-то блеять. Витя сказал, что вовсе не намерен лишать меня столь необходимого мне литературного окружения, но просит избавить его от безобразных богемных сцен.

Рано утром позвонила Нора Сергеевна и сказала, что они с Леной очень беспокоятся. Сергей не ночевал дома. И у Ефимовых его нет. Не знаем ли мы, где он. В тот момент мы не знали.

В полдень раздался звонок в дверь. На пороге, покачиваясь, стоял Довлатов, по-прежнему свекольно-бурый. Его вид свидетельствовал, что поспать и протрезвиться ему не удалось. Я грудью закрыла амбразуру, то есть замерла в дверях, намереваясь не допустить вторжения. Довлатов отодвинул меня в сторону и оказался в передней.

— Я пришел за тобой, — прорычал он. На рык из глубины квартиры появился Витя.

— Сергей, — сказал он миролюбиво, — идите домой. Нора Сергеевна и Лена очень волнуются.

— Уйду только с ней, — Довлатов ткнул в меня пальцем, — собирайся.

— Ты что, с ума сошел? — заверещала я и… схлопотала по очкам. Они слетели, но не разбились.

— Убирайтесь вон, — закричал Витя, — немедленно вон отсюда! — и он сделал попытку хука. Довлатов не остался в долгу, и вторая пара очков полетела на пол. Эти как раз разлетелись вдребезги. Тут Витя применил то ли дзюдо, то ли каратэ, то ли айкидо, правда, без предварительного поклона. Довлатов ответил сильным, но безграмотным ударом. Витя схватил Довлатова за ухо. В этот миг в переднюю выскочила наша няня Нуля, грозя милицией, потому что приходят «всякие писатели и хулиганют».

На этом драма, то есть, драка закончилась. Пошел занавес. Довлатов, осыпав нас проклятиями, хлопнул дверью и скатился вниз по лестнице.

— Чтоб его ноги в доме не было, — сурово приказал Витя.

— Никогда? — попыталась уточнить я.

Вечером в доме не умолкал телефон.

— Серж жаловался, что Виктуар оторвал ему ухо, — доложил Бродский, — это правда?

— Ну уж, и оторвал. Может, надорвал чуть-чуть.

— А сам-то сильно поврежден?

— Целехонек минус очки.

На следующий день позвонил трезвый и невероятно корректный Довлатов. Извинился за дебош и попросил к телефону Витю с целью и у него попросить прощения. Я обещала, что передам его извинения сама. Договорились временно затаиться и встретиться через неделю в ресторане «Дельфин». А еще через несколько дней от него начали приходить письма.

Декабрь 1969 года, Курган

Милая Люда!

Мама, наверно, уже сообщила тебе, что я оказался в Кургане. Намерен жить тут неопределенное время. Это означает, что в «Дельфине» 20-го мы встретиться не сможем. Я не буду излагать тебе все нудные мотивы своего поступка и прошу (ты ведь все понимаешь), используя свое влияние на мою мать, попытаться облегчить ее состояние. Придумай что-нибудь. Слава Веселов старается мне помочь, и тут обнаружились какие-то хаотические возможности заработка в газете и на радио. Более того, у меня есть первое конкретное задание…

Люда, я хотел попросить тебя прислать мне в долг двадцать рублей, если это не составит особого труда на неопределенное время, но не больше месяца, как я уверен. Это не трагедийный вопль, а сдержанная просьба. Если окажется трудно ее выполнить, не смущайся. Я обращаюсь одновременно к нескольким людям, кто-нибудь пришлет. <…>

Полдня я провел в Свердловске. Это бессмысленный город, грязный и периферийный до предела. Там почему-то очень много фотоателье. При этом я не встретил ни одного привлекательного свердловчанина. И чего они так любят фотографироваться? В магазинах пусто, как со стороны продуктов, так и со стороны покупателей. Курган гораздо чище, аккуратнее и благородней… Я уверен, что мои дела тут определятся. С первой весенней партией я уеду в горы. Может быть, мне повезет, и я сломаю себе позвоночник.

Постарайся объяснить маме, что я уехал сюда не для того исключительно, чтобы на свободе выпить как можно больше водки и пива. Прости, что сразу начинаю тебя обо всем просить и затруднять. <…> Может быть, мой сумасбродный зигзаг поможет тебе окончательно от меня избавиться. А может быть и нет.

Декабрь 1969 года, Курган

Милая Люда!

Я до сих пор не получил от тебя никакого известия, хотя написал неделю назад. Дела мои идут нормально, трезво и обстоятельно. Сдал два очерка в «Советское Зауралье» и «Молодой ленинец», и в понедельник улечу на местном самолете в Частоозерье на рыбокомбинат. Они набирают людей на последний «неводной и сетевой» лов. Я там пробуду три месяца среди законченных подонков общества, то есть в самой благоприятной для меня обстановке. Предоставляется барак и кое-что из спецодежды. Оплата сдельно-премиальная. Интуиция мне подсказывает, что это хорошо. В общем, я на некоторое время становлюсь «сезонником из бывшего ворья» — цитата, кажется, из «Марша одиноких».

Я довольно много написал за это время. Страниц восемь романа, половину маленькой детской повести о цирке и 30 страниц драмы про В. Ф. Панову, только ты пока никому об этом не говори, чтобы не дошло до Б. Вахтина [Борис Вахтин – сын писательницы Веры Пановой, один из «горожан» —

Л. Ш.

Все время думаю о тебе и жду письма. Ты даже не представляешь, чтобы я отдал сейчас, чтобы прикоснуться к твоему плечу на законном основании.