Семен Красильщик - Встреча на Эльбе. Воспоминания советских и американских участников Второй мировой войны

В тот день, когда доведенные до исступления хористы готовы были броситься на дирижера, раздалась команда:

— Прекратить репетицию. Через час быть готовыми к отъезду за Эльбу. Форма парадная. Оружия не брать.

Эльба. Останавливаемся возле разрушенного моста. Нас уже ожидает американская баржа. Мы выходим из автобусов и окружаем американского солдата, стоящего возле переправы. Он жует резинку и приветливо улыбается.

Наконец нам представилась возможность «блеснуть» своими познаниями английского языка, и мы бойко задали ряд вопросов высокоинтеллектуального характера: «Как поживаете?», «Сколько вам лет?», «Который час?».

Если учесть, что ко всем вопросам мы добавляли «мистер», это выглядело совсем неплохо.

Солдат отвечал на вопросы обстоятельно, не скупясь на слова, три четверти которых нам были непонятны, но мы утвердительно кивали головами и улыбались. Несколько раз американец попытался что-то спросить. Но мы боялись, что не сумеем ответить, а потому, извиняясь (на английском языке!), перебивали его и немедленно задавали какой-нибудь новый «остроумный» вопрос.

Когда наш запас английских слов истощился, мы заметили на каске американского солдата надпись «Крочак». Мы спросили, что она означает?

— Крочак — моя фамилия.

— Простите, но ведь это украинская фамилия. Разве вы украинец?

— А вже ж… Мэнэ зовуть Хведько, а хвамилия Кровчак…

Взрыв хохота прервал нашу беседу.

После гортанной английской речи смешно было слушать американца, говорящего по-украински, да еще на таком диалекте, который можно встретить только в глухих селах Прикарпатья.

Он рассказал нам, что его отец родился в Тернополе и еще до империалистической войны эмигрировал в Америку. Отец делал все, чтобы семья не забыла «ридну мову». Дома запрещалось говорить по-английски. Живя в Нью-Йорке, мать до сих пор готовит на обед борщ, галушки, вареники, пампушки с чесноком.

От него мы узнали, что для встречи нашего ансамбля из всех расположенных поблизости американских частей созваны солдаты славянского происхождения. Они должны выполнять роль переводчиков.

К нашему приезду зал огромного сарая, переоборудованного под театр, был переполнен, еще больше военных толпилось снаружи. Они встретили нас радушными возгласами и рассматривали каждого с нескрываемым любопытством.

Ансамбль позвали на сцену, когда прибыл генералитет.

Концерт начался исполнением гимнов. До своего выхода на сцену мы сквозь дырочку в кулисе смотрели в зал, наблюдая, как полторы тысячи зрителей, ритмично ворочая челюстями, жуют резинку. Когда певец брал высокую ноту или танцор делал сложный трюк, движущиеся челюсти словно по команде замирали.

После каждой песни и пляски раздавались непривычный для нас оглушительный свист, крик и громоподобные аплодисменты. Большинство номеров приходилось бисировать. Мы вдвоем приготовили специально для этой встречи интермедию на английском языке, которая тоже прошла с большим успехом.

Наконец объявляется американская песня. Дирижер долго ждет абсолютом тишины. Подойдя к группе басов, он шепотом говорит:

— Не забудьте про легато во второй строчке третьего куплета.

Потом напоминает тромбонистам:

— Мягче берите первую ноту второй вольты.

Но вот взмахнули руки дирижера, и оркестр начал бодрое вступление.

Наэлектризованный ожиданием зал разрядился легким шумом. Зрители стали покачивать головами в такт музыке.

Острым семиголосым аккордом вступили хористы, но не успели они спеть и двух тактов, как весь зал хриплыми простуженными голосами подхватил песню…

Дирижер окаменел. Он перестал дирижировать, а песня продолжалась. Весь зал, включая генералов, громко отбивал в ладоши ритм и орал что есть духу:

Ни с кем не смеешь ты сидеть в садуПод яблоней на пруду.Пока я не приду.Пока я не приду. Ха-ха!

Объединенный хор русских артистов и американских слушателей, пренебрегая всеми намеченными дирижером нюансами, на двух языках ревел с такой мощью, что, казалось, стены рухнут и потолок подымется вверх, чтобы выпустить в небо этот взрыв ликующих голосов.

Хористов и оркестрантов разобрал неудержимый смех. Трубачи и тромбонисты непослушными от смеха губами брали фальшивые ноты. Баянисты кусали губы, стараясь задушить в себе смех, но их выдавали слезы, градом катившиеся по щекам. Хор, не переставая петь, тоже «рыдал».

Когда песня кончилась, самый старший из генералов подбежал к сцене и попросил повторить, а дирижера он просил повернуться лицом к залу и дирижировать всеми — так песня прозвучит еще лучше.

Просьбу пришлось удовлетворить.

После концерта тот же генерал благодарил нас за доставленное удовольствие и пригласил на банкет.

Это был не совсем обычный банкет. Дело в том, что командиры частей армии, в которой мы находились, не смогли договориться между собой, кому принимать русских, и каждая часть самостоятельно приготовила праздничный ужин. Теперь, чтобы никого не обидеть, мы должны были разбиться на группы по три-четыре человека и поехать в разные части.

На улице нас ждала целая колонна «виллисов». Нашим сопровождающим и переводчиком оказался американский солдат поляк по национальности. Он представился и заверил нас в сердечной «пшиязни», с чувством которой все американские солдаты относятся к своим русским союзникам.

Когда машины тронулись, к нам на ходу вскочил какой-то солдат.

После небольшой перебранки поляк остановил машину и попросил его выйти. Тот не согласился. Тогда огромного роста шофер вытолкнул его из машины. К концу инцидента к «виллису» подоспел офицер и строго распорядился посадить неизвестного в машину.

— Это шпик! — прошептал нам поляк и громко выругался.

Всю дорогу наш сопровождающий нервничал. Он успокоился только тогда, когда мы прибыли на место.

Перед входом в столовую нас встретил румяный повар в белоснежном колпаке. Он преподнес нам по букетику цветов и эффектно распахнул дверь в зал.

Как только мы сели за торжественно сервированный стол, хозяева погасили электрический свет и зажгли свечи. Поляк объяснил, что это делается, чтобы создать атмосферу, располагающую к доброжелательной встрече. Когда настало время произнести тост, поляк громко сказал:

— Тихо! Я буду говорить тост!

Попросив нас подняться, поляк показал пальцем на медаль «За оборону Сталинграда» и провозгласил:

— Все американцы, англичане и французы каждого русского с такой медалью должны носить на руках!

Грохнули дружные солдатские аплодисменты, раздались крики одобрения и громовое «виват!».