Станислав Сапрыкин - Сталинские соколы. Возмездие с небес

У нас затишье. Потеряна не только Сицилия, но и половина Италии. Эскадра борется с морскими доставками от Алжира до Италии, но успехи наши незначительные, а потери растут. За меня можете не волноваться. Я больше занят штабной работой и обучением редкого пополнения. Вернер держит слово, и скоро меня должны перевести на командную должность в другую эскадру. Жалко расставаться с ребятами, особенно с экипажем, к тому же я приобрел привычку к французской кухне.

Вернер сообщил, что меня переводят командиром звена в одну из эскадрилий Третьей группы Третьей бомбардировочной эскадры, и возможно, после стажировки повысят до командира эскадрильи. По пути я обязательно заеду домой. Послезавтра меня будут провожать все приятели. Шперлле, Мильх, Ханс, Георг. Придут офицеры штаба и даже сам Клюмпер. По этому поводу я заказал столики в одном из ресторанов в старой части города. До скорой и желанной встречи.

Прошел уже месяц после нашего расставания, а я все еще нахожусь под впечатлением домашнего уюта и вашей любви. Я не встречал ни одного солдата, который бы еще хотел воевать, но пока война продолжается, мы должны оставаться на своих местах.

Новое место – аэродром Грислинен в Восточной Пруссии. Здесь формируется и проходит обучение моя новая группа, состоящая как из зеленых новичков, так и из довольно опытных пилотов Юнкерсов-88. Командир нашей группы в звании хауптмана. Чувствуется нехватка личного состава, прибывшие – это уже не те зрелые мужчины, коими комплектовались бомбардировочные части в сороковом или сорок первом году, каким был я, когда впервые попал на фронт. Третью группу переучивают на Хейнкели, не потому, что мой старый бомбардировщик лучше, а потому, что он приспособлен к перевозке тяжелых бомб на внешней подвеске, а нас готовят именно к таким операциям. Поговаривают, что с помощью специальной бомбы можно разрушить плотины на электростанциях русских. Выбор моей кандидатуры, выходит, не был случайным, ведь большую часть войны, сорок три вылета из семидесяти шести, я выполнил с двумя тоннами бомб, подвешенных к животу. Теперь я исполняю роль звеньевого инструктора, переучивающего пилотов на новый тип. Правда, пока на всю группу поступило только четыре Хейнкеля. Нас полностью обещают укомплектовать в мае.

Я думал закончить войну инструктором, но начальство считает, что, пока мы ждем новое вооружение и переучиваем экипажи, командир звена не должен терять боевых навыков. Я вновь временно на фронте. Сегодня состоялся мой настоящий экзамен. Я вел несколько звеньев смешанной эскадрильи в ночную атаку на аэродром. Ночь выдалась темной как никогда. Тьма за бортом и курс на восток. Задачей моего самолета было первым выйти на аэродром и ударом обозначить цели для остальной группы. В этом была и удача, и роковая ошибка. Первая половина полета была спокойной и обыденной. Самолет прорезал полуночную мглу, штурман и я сверяли данные навигационных приборов с проложенным курсом. Но когда вышли на цель всего на высоте три тысячи метров, начался настоящий ад. Возможно, что противник обнаружил нас радарами еще на подходе. Огонь прожекторов и зениток взорвал ночь, делая наши шансы ничтожными. Такого сильного огня с земли я не помню ни в одной операции. Мы блестяще выполнили свою задачу, попав прямо в центр летного поля, и могли уходить заранее проложенным курсом. Но экипажи, вышедшие на цели через пару минут, были обнаружены и попали под шквальный огонь. Вдобавок с других аэродромов вдогонку и наперерез взлетело несколько ночных истребителей. Уходя из-под огня, наш Хейнкель получил повреждение правого двигателя. Вначале обороты, давление и температура были в норме, так продолжалось несколько десятков минут. Самолет, как живой, знал, что должен спасти экипаж и тянул к линии фронта. Уже пересекая эту невидимую, роковую для многих солдат черту, правый Юмо внезапно замолчал. Никакие попытки оживить его запуском, переключением магнето и прочими ухищрениям не могли заставить двигатель вновь работать. Мотор отказал полностью.

Увеличив обороты левого двигателя и зафлюгировав винт неисправного, я отриммеровал самолет и, выдерживая направление ногами, попытался лететь без потери высоты. Мы были налегке, а в инструкции самолета указано, что он может лететь без снижения с полетным весом до десяти тонн. К сожалению написанное не всегда совпадает с реальностью. Скорость медленно падала, и я оказался перед выбором. держать скорость менее двухсот километров в час, что грозило срывом покалеченного самолета с последующим зарыванием носом, или идти с небольшим снижением, хотя высота и так уже была меньше трех тысяч метров. Я выбрал контролируемое снижение со скоростью один метр в секунду – э то помогло. Такое плавное снижение давало нам минут сорок полета, а значит, шанс был, тем более что постепенная выработка топлива уменьшала наш вес, а значит, оставляла возможность в случае критической высоты выйти в горизонт. Это был самый долгий полет за карьеру. Экипаж вел себя молодцом, в отличие от моих старых приятелей, обычно немногословных в критические минуты, моя новая семья старалась подбадривать друг друга шутками, целиком положившись на мою квалификацию. Штурман также сработал «на отлично». Мы смогли выйти на аэродром и посадить самолет против старта, так как высоты на маневрирование даже с креном пятнадцать градусов уже не оставалось. После нескольких часов изнурительного полета мы, наконец, смогли выбраться на землю и ждать возвращения остальных. Ночь выдалась не слишком холодной, но меня, избалованного теплом Италии и юга Франции, колотил озноб, и я ушел в штаб эскадрильи. Теперь я полноценный фюрер звена, и рассказываю вам это во всех подробностях не для того, что бы напугать, а чтобы внушить уверенность, что ваш муж и отец найдет выход из любой ситуации, так что не волнуйтесь за меня. К сожалению, мы потеряли пять самолетов и три экипажа, скорее всего, попавших в плен. Несколько человек были ранены. Группа заявила о двух сбитых ночных истребителях.

Спасибо, что часто пишете, благо почта работает хорошо, ведь нас разделяют всего шесть сотен километров. Иногда хочется сесть в Хейнкель и взять курс на Лейпциг, приземлившись на поле возле старой рощи, бежать домой, но сделать этого не дает мне армейская дисциплина. Продолжаю переучивать свое звено на Хе-111, летая в качестве ведущего.

Переучивание фактически закончилось, но новые секретные бомбы пока не поступили. Мой экипаж временно отправлен на передовую, где крайне редко летаем на боевые задания. Сегодня отметил свой восьмидесятый.

Простите, мои дорогие, что я не писал вам больше месяца, но то, что случилось со мной и экипажем не давало такой возможности. Теперь, когда все обошлось и повода для волнений больше нет, я могу рассказать вам, как оказался на волосок от гибели или от русского плена.