Андрей Шляхов - Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола
И еще: «Вечером разбор Мишиного архива. От этого у Миши тоска. Да, так работать нельзя! А что делать — не знаем… Сейчас — вечером — занимаемся разработкой архива. Миша сказал — знаешь, у меня от всего этого (показав на архив) пропадает желание жить».
Искушение пришло внезапно. В роли искусителя выступил МХАТ, пожелавший иметь в репертуаре пьесу о Сталине. Булгаков хоть и не сразу, но согласился. Почему? Ответ напрашивается сразу — потому что устал от мытарств, от непонимания, от постоянной травли. Устал писать «в стол», в конце концов. Не сдался, не смирился, а устал. Писателю надо печататься, писателю надо, чтобы его читали. Иначе — зачем все это?
Пьеса, в итоге получившая название «Батум», была своеобразным реверансом в адрес Советской власти. Своего рода «искупительной» жертвой. Елена Сергеевна понимала, насколько тяжело далось ее мужу это решение. Понимала и делала все возможное для того, чтобы ободрить Булгакова, поднять ему настроение.
«Батум» ни в коем случае нельзя назвать одним из лучших произведений Булгакова. Однако Елена Сергеевна то и дело восторгалась «Батумом» в своих дневниках. «Миша взялся, после долгого перерыва, за пьесу о Сталине. Только что прочла первую (по пьесе — вторую) картину. Понравилось ужасно. Все персонажи живые». «И вчера и сегодня вечерами Миша пишет пьесу, выдумывает при этом и для будущих картин положения, образы, изучает материал. Бог даст, удача будет!» «Миша сидит, пишет пьесу. Я еще одну сцену прочла — новую для меня. Выйдет!»
В конце июля 1939 года состоялась публичная читка булгаковской пьесы на партийном собрании МХАТа. Пьеса понравилась. Самое главное (и надо сказать — единственное) ее достоинство заключалось в том, что она была идеологически верным произведением, показывающим молодого Сталина не бандитом с большой дороги, а идейным борцом за всеобщее счастье.
После чтения на партийном собрании пьесу отправили в высшие инстанции — получать окончательное одобрение. Булгаков не сомневался в том, что на сей раз все устроится наилучшим образом. Утром 14 августа 1939 года Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна сели на пассажирский поезд Москва — Тбилиси. Они ехали в Батум для сбора дополнительного материала. Ехали вместе с постановочной бригадой МХАТа.
Через несколько часов постановочная бригада получила по телеграфу распоряжение вернуться в Москву. Соответствующее указание поступило из секретариата Сталина. Булгаковы сошли с поезда в Туле, откуда добрались до дома на случайно подвернувшейся машине. «В машине думали: на что мы едем? — писала Елена Сергеевна. — На полную неизвестность? Миша одной рукой закрывал глаза от солнца, а другой держался за меня и говорил: навстречу чему мы мчимся?.. Через три часа бешеной езды… были на квартире. Миша не позволил зажечь свет, горели свечи. Он ходил по квартире, потирал руки и говорил — покойником пахнет».
От нервного потрясения Булгаков тяжело заболел — прогрессировала болезнь почек.
«Вот и настал мой черед, — под диктовку мужа записывала Елена Сергеевна. — В середине этого месяца я тяжело заболел, у меня болезнь почек, осложнившаяся расстройством зрения. Я лежу, лишенный возможности читать и писать, и глядеть на свет… связывает меня с внешним миром только освещенное окошечко радиоаппарата, через которое ко мне приходит музыка». Это письмо было адресовано скрипачу Александру Гдешинскому, другу юности Булгакова. Ему же Михаил Афанасьевич признавался в последнем письме:
«Ну, вот, я и вернулся из санатория. Что же со мною? Если откровенно и по секрету тебе сказать, сосет меня мысль, что вернулся я умирать. Это меня не устраивает по одной причине: мучительно, канительно и пошло. Как известно, есть один приличный вид смерти — от огнестрельного оружия, но такового у меня, к сожалению, не имеется».
«Ты можешь достать у Евгения револьвер?» — спросил Булгаков у жены 1 февраля 1940 года.
Он умер у нее на руках 10 марта 1940 года, в Прощеное воскресенье. «После смерти лицо приняло спокойное и величественное выражение», — записала в дневнике Елена Сергеевна.
«Елену Сергеевну я хорошо знала, — писала актриса Фаина Раневская. — Она сделала все, чтобы современники поняли и оценили этого гениального писателя. Она мне однажды рассказывала, что Булгаков ночью плакал, говоря ей: „Почему меня не печатают, ведь я талантливый, Леночка“».
Роман «Мастер и Маргарита» был впервые напечатан в журнале «Москва» в 1966 году. Напечатан с купюрами, в сокращенном, так называемом «журнальном» варианте, но все же — напечатан. Случилось это благодаря Елене Сергеевне Булгаковой, которая более четверти века хранила рукопись романа и сделала все, что могла, для того, чтобы она была опубликована.
«За мной, читатель! — призывал Булгаков. — Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!
За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!»
Добавить нечего.
Григорий Александров и Любовь Орлова
Скворец и Лира
Александров• был сыном владельца большой гостиницы «Сибирь» в Екатеринбурге
• окончил Екатеринбургскую музыкальную школу по классу скрипки
• заведовал фронтовым театром
• помогал Эйзенштейну снимать его первые фильмы
• три года пропагандировали советское киноискусство в поездке по Европе и Америке
• Сталин предложил снять какую-нибудь задорную комедию
• за «Веселых ребят» наградили орденом Красной Звезды («За храбрость и смелость в борьбе с трудностями кинокомедии»)
• блистательно соединил в «Цирке» два традиционных, наиболее любимых зрителями жанра — мелодраму и комедию
• во время войны некоторое время руководил Бакинской киностудией
• был художественным руководителем «Мосфильма»
Любовь Орлова• родилась в подмосковном городе Звенигороде. Мать актрисы — дальняя родственница Льва Толстого
• музыкой и театром бредила с детства
• отучилась 3 года в Московской консерватории
• училась на хореографическом отделении Московского театрального техникума
• играла главные роли в нескольких опереттах
• выступала на эстраде с вокальной программой, составленной из русской классической музыки — Глинки, Даргомыжского, Мусоргского и Чайковского
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});