Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах

Как и на других фронтах, временная передышка заставила здесь солдат утихомириться. Словно бы ожил мирный образ мыслей, чувств и реакций, или, может, солдаты будто пробудились от угара, вспомнили о старой цивилизованной Европе, той Европе, от которой их отделяло меньше полугода, но которая, как и августовское тепло, казалась теперь такой далекой[58].

И в точности как на других фронтах, все началось с практических вещей. Линия обороны состояла здесь не столько из окопов, сколько из дозоров, расположенных где-нибудь в многочисленных крестьянских домах[59]. На открытой восточно-прусской равнине довольно трудно обеспечивать эти опорные пункты, не привлекая к себе внимания врага. Полевые кухни ездят долгим, обходным маршрутом, чтобы привезти солдатам горячую еду. Однако между немцами и русскими со временем возникло что-то вроде негласного соглашения, подразумевавшего, что они не будут стрелять по полевым кухням друг друга. И те могли совершенно открыто переезжать от поста к посту, посреди дня, не вызывая на себя вражеского огня.

Литтауэр только что получил новое назначение: командир взвода связи полка. Горький опыт первых месяцев войны, когда постоянно прерывалась связь, что вызывало хаос, заставил ответственных за это дело наконец уразуметь, что пренебрегать коммуникациями недопустимо. Количество солдат было увеличено с двадцати до шестидесяти, и тогда как гелиографы не использовались и лежали в обозе мертвым грузом, то вместо этого многократно возросло число полевых телефонов с соответствующим оборудованием. Несмотря на это, потребности в связи были еще не удовлетворены. Литтауэр купил на свои личные деньги дополнительные телефоны, шведского производства, и подарил их полку[60]. Солдаты его были недисциплинированными и вороватыми, впечатления они не производили: “тощие лошади, плохенькие седла, узда связана веревкой”, — но зато они умели читать и писать.

Немецкий улан с белым флагом добирается до русского дозора. Он передает письмо, адресованное офицерам полка. С собой у него посылка. В письме содержатся учтивые приветствия, в посылке — коньяк и сигары. Литтауэр вместе с остальными сразу пишут ответное письмо, столь же учтивое, в котором приглашают немецких офицеров встретиться на ничейной земле. Затем гусар с белым флагом скачет к немцам, увозя им это письмо, а также ответный дар — водку и сигареты.

Позже, вечером, три русских и три немецких офицера-кавалериста встречаются на промерзшей ничейной земле. Один из них — Литтауэр. Русские и немцы ведут вежливую беседу. О войне не упоминают, говорят в основном о спорте, особенно о предстоящих этим летом конных состязаниях. У кого-то с собой фотоаппарат. Они фотографируются. Прежде чем разойтись, договариваются о встрече на завтра. Русские принесут закуски, немцы — коньяк.

Вечером новый командир дивизии Литтауэра узнал о том, что произошло. И запретил офицерам дальнейшее братание.

На следующий день, когда показались немцы, со стороны русских раздались предупредительные выстрелы. Встреч больше не было. Литтауэр чувствовал себя отвратительно:

Обстрел немцев (пусть и поверх голов) заставил нас почувствовать себя людьми, которые ведут себя неблагородно. Мы были огорчены и хотели бы при случае объясниться с ними.

Воскресенье, 17 января 1915 года

Рихард Штумпф драит палубу на “Гельголанде” у берегов Гельголанда

Холодное, свинцовое море. Напряженное ожидание сменяется зевотой. Они ни разу не участвовали в бою, ни разу не видели врага. Правда, во время сражения у острова Гельголанд в конце августа они слышали далекую канонаду, и только. Штумпф описывает это как “черный день” в своей жизни и жизни всего экипажа. Они почти приблизились к бою, когда на Рождество опять-таки слышали звуки британских дирижаблей. Но “Гельголанд” окутало пеленой тумана, и его нельзя было атаковать, и все же один из дирижаблей сбросил бомбы на дальний крейсер и на грузовое судно, так что где-то на борту возник пожар. С корабля Штумпфа тоже произвели выстрелы в сторону звуков, разумеется вслепую, но тем более решительно.

Дело не в том, что “Гельголанд” и другие немецкие корабли старались держаться подальше от врага. Немецкие стратеги предпочитали тщательно выбирать, с кем из превосходящего численностью британского флота можно вступить в бой. Повседневная грубая работа возлагалась на подлодки, которые должны были помешать снабжению Британских островов и, шаг за шагом, ослабить противника[61]. Внушительные морские сражения не планировались; адмиралы с обеих сторон прекрасно понимали, что в противном случае они могут проиграть войну за полдня. Отсутствие побед на море Германия компенсировала по-своему. В начале войны то там, то сям в мировом океане стали появляться легкие немецкие эскадры, иногда они принадлежали немецким колониям. И вскоре началась примечательная игра в кошки-мышки между этими неуловимыми корсарами и неповоротливым британским флотом[62]. Тогда как основной немецкий флот до сей поры довольствовался патрулированием собственных территориальных вод, чтобы защищать свою страну от вражеского десанта и совершать единичные вылазки, подобные булавочным уколам, у британского побережья в Северном море[63].

После Рождества “Гельголанд” нес патрульную службу через день, — занятие утомительное, часто означавшее бессонные ночи. Кроме того, оно было невероятно однообразным. Штумпф записывает в своем дневнике: “Не происходит ничего, достойного упоминания. Если бы я записывал свои дела ежедневно, то пришлось бы писать одно и то же”.

Этот день тоже был похож на прочие.

Сперва Штумпф вместе с другими матросами драил палубу. Потом они начищали до блеска все латунные детали. В конце последовал педантичный осмотр формы. Последнее приводит Штумпфа в ярость. Он записывает в дневнике:

Несмотря на то что мы из-за всеобщей нехватки шерсти долго не имели возможности заменить изношенные вещи, командир дивизиона[64] исследует каждую морщинку и каждое пятнышко на нашей форме. Он отвергает любую попытку объяснения, неизменно отвечая: “Плохое оправдание!” Боже, как я устал от такого поведения на флоте. Большинство это уже не волнует. Мы рады, что не все офицеры таковы.

Штумпф стискивает зубы по время “отвратительного осмотра” и желает про себя, чтобы вражеский самолет “сбросил бомбу на голову зануды командира”. Он утешает себя тем, что после обеда будет свободен.