Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах

Как жестока и бесцеремонна война! Попраны величайшие ценности: христианство, мораль, домашний очаг. А ведь в наше время так много говорят о Культуре. Боишься потерять веру в эту самую культуру и другие ценности, когда к ним относятся столь неуважительно.

Они подходят к домам, совсем недавно покинутым жителями. Фельдфебель, в прошлом учитель, входит первым. Он жадно роется в шкафах, рыщет по всем углам. Но взять-то нечего. Все уже разграбили. Хаос царит неописуемый. Андресен держится чуть поодаль, засунув руки в карманы, на душе у него тяжело, он молчит.

В дверях брошенного магазинчика они сталкиваются с хорошо одетой женщиной, правда, она без шляпы, но в жакете с меховым воротником. Она спрашивает солдат, где ей найти своего мужа. Андресен отвечает, что не знает. Он встречается с ней взглядом, и ему трудно угадать, чего больше в ее потемневших глазах — отчаяния или презрения. От стыда он не знает, куда деваться, и больше всего желает “убежать далеко-далеко”, спрятаться где-нибудь от этого взгляда.

Вторник, 15 декабря 1914 года

Эльфрида Кур помогает накормить солдат на вокзале Шнайдемюля

Морозное небо, белый снег, ледяной холод. Младшие дети так мерзнут, что уже не хотят играть в солдат. Эльфрида, как старшая, уговаривает их продолжить игру. Нужно закаляться: “Солдаты на фронте мерзнут больше нас”. Но маленький Фриц Вегнер действительно простужен. Она то и дело утирает ему нос, и это обстоятельство, на ее взгляд, противоречит ее статусу офицера в игре.

Потом она направляется на вокзал. Ее бабушка трудится там добровольцем Красного Креста. Эльфрида обычно помогает кормить солдат. Поезда все идут и идут, днем и ночью: здоровые, распевающие песни солдаты едут на Восточный фронт, навстречу боям, а обратно возвращаются притихшие, израненные. В этот день должно прийти много санитарных поездов, так что будет много хлопот.

Эльфрида, несмотря на запрет, помогает накормить и триста гражданских лиц, рабочих, которые приехали из Восточной Пруссии, где рыли окопы и строили укрепления. Она смотрит, как едят эти голодные люди, молча, опасаясь, что их схватят: перед ними суп, хлеб, кофе. Они мгновенно проглатывают 700 бутербродов и торопятся к ожидающему их поезду. Она в спешке помогает сделать новую порцию бутербродов. Колбаса закончилась, они режут сало, гороховый суп разбавляют водой, но когда прибывает состав с ранеными, они не слышат ни единой жалобы.

Ближе к вечеру Эльфриду послали купить еще колбасы. Ей пришлось обойти двух мясников, прежде чем она получила что нужно. На обратной дороге ей встретилась ее подруга, Гретель:

Она была так укутана от мороза, что виднелись лишь нос и голубые глаза. Я повесила связку чесночных колбасок ей на шею и сказала: “Помоги мне нести, тогда к тебе не прилипнет лень”.

Обе девочки помогали взрослым на вокзале, таская тяжелые кофейники. Ближе к десяти вечера они получили вознаграждение за свой труд: бутерброд с колбасой и миску горохового супа. А потом пошли домой, уставшие, но довольные. Повалил снег. “Красиво, когда снежинки кружатся в свете газовых фонарей”.

Вторник, 22 декабря 1914 года

Мишель Корде становится свидетелем открытия сессии палаты депутатов в Париже

Правительство и министерства вернулись в Париж, и палата депутатов возобновила работу. Как высокопоставленный чиновник министерства, Корде мог присутствовать на сессии, заняв место на балконе. Нелегко было организовать всю эту церемонию. К примеру, оживленные дискуссии, даже на правительственном уровне, вызвал вопрос об одежде: можно ли разрешить депутатам выступать в военной форме — все хотели в ней покрасоваться, — или же они должны надеть гражданский костюм? В конце концов решили обязать всех прийти в сюртуках[55].

Корде ужасался речам и реакции на них слушателей: “О, как околдованы эти люди словами!” Чем решительнее такой оратор призывает стоять “до самого конца”, тем он напыщеннее в своих жестах и тоне.

В коридоре Корде встретил человека, которого знал по прошлой гражданской жизни как директора “Опера Комик”, теперь же тот служил денщиком у одного генерала. Этот человек рассказал ему, что публика просто ломится в театр и каждый вечер на спектакль не может попасть до полутора тысяч зрителей. В ложах сидят главным образом женщины в трауре: “Они приходят поплакать. Только музыка способна смягчить их страдания”.

Он рассказал также Корде историю, которую услышал в тот месяц, когда был штабным офицером. Одна женщина никак не могла расстаться со своим мужем, капитаном, и последовала за ним на фронт. В Компьене они должны были разлучиться, так как он отправлялся на передовую. Но жена упрямо настаивала на своем. Гражданским лицам запрещалось посещать места боевых действий, тем более женщинам, у которых сражались мужья. Считалось, что присутствие жен мешает. (Исключение составляли проститутки, их снабжали специальными пропусками, чтобы они могли заниматься своим ремеслом; по всей видимости, этим пользовались и некоторые отчаявшиеся женщины, чтобы видеться с мужьями.) Командование решило, что в этом случае нет иного выхода, кроме как прервать пребывание капитана на фронте и отослать его обратно. Что же сделал муж, узнав, что ему угрожает? Убил свою жену.

Суббота, 26 декабря 1914 года

Уильям Генри Докинз сидит возле пирамид и пишет письмо матери

От ожидания к отвращению, разочарованию и снова к ожиданию. Такие чувства владели австралийскими войсками большого конвоя на пути в Европу. Или, по крайней мере, на пути к тому, что они считали Европой. К пятой неделе, проведенной на море, их первоначальный энтузиазм поубавился, а тоска по дому, наоборот, давала о себе знать, особенно у многих молодых солдат, которые прежде не покидали свои семьи на столь долгий срок (почта, по понятным причинам, была нерегулярной и ненадежной). Людьми на борту все больше завладевало уныние, жара усиливалась, а запасы воды подходили к концу, и когда команде объявили, что в Адене нельзя будет сойти на берег, недовольство сделалось всеобщим. Через несколько дней разочарование усилилось еще больше при известии о том, что поход в Европу отменяется и войска в полном составе перебрасываются в Египет. Многие, в том числе Докинз, рассчитывали на то, что Рождество они будут праздновать в Англии.

Планы поменялись в основном потому, что в войну вступила Османская империя. Союзники опасались, что этот новый враг нападет на стратегически важный Суэцкий канал, а высадка в Египте австралийских и новозеландских войск создавала дополнительный резерв, который можно будет задействовать, если произойдет худшее. Кроме того, власть предержащие в Лондоне планировали использовать войну как предлог для превращения номинально османского Египта[56] в британский протекторат; хорошо иметь в запасе эти 28 тысяч солдат, если египтяне поднимут шум и начнут протестовать[57].