Ломоносов - Иона Ризнич
Кроме того, Брюс был президентом Берг– и Мануфактур-коллегий. В его ведении была горнодобывающая промышленность и заводы. Конечно, его интересовали минералы и полезные ископаемые!
Брюс был главным распорядителем на похоронах Петра, а после предпочел благоразумно удалиться в отставку в чине генерал-фельдмаршала. Он купил у Долгорукого подмосковное имение Глинки, разбил регулярный парк, выстроил дом с обсерваторией и безвыездно уединился в своем имении, занимаясь любимыми науками. Там он увлекся медициной и оказывал помощь окрестным жителям, составляя лекарства из трав.
Брюс скончался в 1735 году, немного не дожив до 66 лет. Так как выживших детей у него не было, по завещанию графа всю его обширную коллекцию перевезли в Кунсткамеру.
Наиболее ценная ее часть, охватывающая рудные ископаемые, соли и земли, была уже описана Иоганном Георгом Гмелином – адъюнктом химии и натуральной истории. На долю Ломоносова достались разные мраморы, «маргариты», горный хрусталь и изделия из драгоценных камней. Было здесь немало и «монстрозитетов», то есть камней причудливой формы. Один был «подобен спеленутому младенцу», другой похож «на некоторую часть лягушки или рака». Был в коллекции даже «камень, найденный в правой почке короля польского Иоанна III по его смерти».
Конечно, такая работа была проверкой: поднаторевший в разрешении разнообразных конфликтов Шумахер решил удостовериться, правдиво ли все то, что писал о Ломоносове Генкель. Вполне вероятным было, что взбалмошный, вспыльчивый парень поленится выполнять эту нудную, скучную работу. А надо сказать, что Шумахер очень любил все каталогизировать и регистрировать, считая это крайне важным. Поэтому, не доверяя опыту Ломоносова, он поручил наблюдать за ним своему зятю – академику Иоганну Амману, профессору ботаники. Тот ведал «ботаническим огородом», который находился близ Бонового двора. Но надзор свой Амман исполнял недолго, так как в конце года умер. Перед смертью он успел оставить хвалебный отзыв о работе Ломоносова: «Я уже просмотрел все каталоги минералов, составленные г. Ломоносовым, за исключением каталога янтарей, в котором не нахожу нужным делать изменения, тем более что он переписан начисто».
Опасения Шумахера не подтвердились: Ломоносов крайне внимательно отнесся к поручению. Он не только скрупулезно составил свою часть каталога, но и заглянул его первую часть, составленную Гмелином, и дополнил его сведения. Так, к описанию «каменного масла Сибирского» Ломоносов дописал: «В великом множестве при реке Енисее находится». Каменным маслом называется минеральное образование, получающееся в результате выщелачивания горных пород. Его собирают в Саянах, на Алтае, Северо-Муйском и Баргузинском хребтах, на склонах Хамар-Дабан, и люди до сих пор приписывают ему всевозможные лечебные свойства.
Интересовала ученого и «самородная сера лимонного цвету… из Самары, что при Волге», и «самородная медь из Олонца». Много лет спустя материалы каталога были использованы Ломоносовым для его книги «Первые основания металлургии, или рудных дел», посвященной недавно взошедшей на престол Екатерине Второй. Ломоносов так писал о значимости «рудного дела»: «Военное дело, купечество, мореплавание и другие государственные нужные учреждения неотменно требуют металлов, которые до просвещения, от трудов Петровых просиявшего, почти все получаемы были от окрестных народов, так что и военное оружие иногда у самих неприятелей нужда заставляла перекупать через другие руки дорогою ценою».
Параллельно с каталогизацией занимался Ломоносов и переводами: он перевел на русский статьи академика Крафта о твердости разных тел, о варении селитры и проч. Физик и математик, Георг Вольфганг Крафт был членом Санкт-Петербургской Академии, выдающимся ученым, но будучи немцем, русского языка он не знал. Переводы Ломоносова печатались в «Примечаниях» к периодическому изданию «Ведомости», эти «Примечания» были первым научно-популярным журналом в России. Ломоносов относился к Крафту с уважением и не гнушался переводить его статьи и далее, уже сам будучи известным ученым.
Надо сказать, что это был далеко не единственный труд Ломоносова как переводчика. Он блестяще показал себя в этой области. Так, уже зрелым Ломоносовым были переведены на русский язык сочинения Крафта «О сохранении здравия», «Продолжение описания разных машин» и другие. В 1745 году им была продвинута в печать переведенная «Волфианская експериментальная физика», составленная по трудам старого профессора учеником Христиана Вольфа Людвигом Тюммигом. «Сия книжица почти только для того сочинена и ныне переведена на российский язык, чтобы по ней показывать и толковать физические опыты», – несколько легкомысленно описывал назначение своего труда Ломоносов. Зато его друг профессор Гмелин представил Академии отзыв о «Волфианской физике», в котором признавал, что перевод Ломоносова не только очень хорош и точен, но даже более понятен, чем оригинал, так как в нем лучше разъяснены научные термины.
Ломоносов, гордясь этим изданием, отправил экземпляр на свою малую родину, в Холмогоры, архиепископу Варсонофию. Из его письма явствует, что это был далеко не единственный его труд, отосланный в монастырскую библиотеку в Холмогорах. Даже достигнув славы и материального благополучия, ученый никогда не порывал связей со своей малой родиной и всегда радушно принимал в Петербурге своих земляков.
Катоптрико-диоптрический зажигательный инструмент
Но Ломоносов не был бы Ломоносовым, если бы удовлетворился рутинной работой. Параллельно он занимался исследованиями и вычислениями и в августе 1741 года передал в Академическое собрание сразу две свои диссертации: «Физико-химические размышления о соответствии серебра и ртути…» и «Рассуждение о катоптрико-диоптрическом зажигательном инструменте».
Рукопись первой не сохранилась, а вот вторая представляла собой весьма оригинальнейший проект плавильной печи, работавшей на солнечной энергии, которая аккумулировалась при помощи зажигательных линз.
«Среди бесчисленных явлений, которые природа свершает силой солнечных лучей и дает наблюдать любознательным взорам при содействии усердного труда ученых, первое место, по справедливости, занимает изумительное свойство зажигательных зеркал и линз. Многочисленные ученые, а равно опытные и искусные мастера положили огромный труд на их изготовление и постарались, насколько могли, отлить их наибольшего размера, сделать их с превосходным искусством и довести до такой степени совершенства, что современникам почти недостижимой кажется их мощная зажигательная сила. У лионского мастера Виллета [51]было зажигательное зеркало с диаметром в 30 дюймов и фокусом в половину луидора такой зажигательной силы, что поднесенное к нему зеленое дерево сразу вспыхивало, в твердых металлах проплавлялись отверстия, а кремни расплавлялись в стекло. Господин фон Чирнгаузен [52]достигал своими зеркалами большего: они обращали в стекло не только металлы, но и шифер, самые прочные тигли, кирпичи, обожженные на сильном огне, и даже пемзу, выброшенную буйным пламенем из огнедышащих гор. Этот же муж, прославившийся заслугами своими в ученом мире, изготовлял зажигательные линзы такой величины, что никто не осмеливался даже взяться за изготовление более крупных. Самая большая имела у него четыре фута в диаметре; твердое, смоченное водой дерево, будучи поднесено к ее фокусу, немедленно вспыхивало; фарфоровая посуда,
