Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев
— Опять жалобу пишешь? — прервав пение, спросила Татьяна.
— К государю Николаю Павловичу обращаюсь за помощью, — насупившись, строгим голосом заявил Алексей. — Все остальные оказались мелкими сошками. Ему одному под силу с несправедливостью справиться.
— Не боишься гнева его? — голос ее дрогнул.
Исхудавшее лицо Татьяны застыло в ожидании ответа. Он поднялся с табуретки, подошел к ней, погладил по голове и тихо, чтобы не разбудить дочку, сказал:
— Наш император строг с преступниками. Для простого народа он благодетель!
— Так и батюшка мой говорил, царствие ему небесное, — прошептала она, посмотрела на малышку и совсем тихо добавила. — Ты счастливый: государя видел!
— Погоди. Я тут кое-что придумал. Скоро дела на лад пойдут, — уверенно сказал он.
— Секрет? Какой, раз не можешь сказать мне? — спросила протяжно она, сдвигая брови.
— Да какой от тебя может быть секрет, Татьяна! — усмехнулся он, покосился на малышку и прошептал, — хочу предложить заключить контракт с Императорской Академией художеств на поставку для оной художественных предметов.
— Я думала, опять скульптуру сделал наподобие Икара, — разочарованно хмыкнула она.
— Сделаю! — шепнул он, наклоняясь к жене. — Но если круглая лежачая фигура Икара была удостоена серебряной медалью второго достоинства по классу скульптуры, то фигура Нарцисса непременно заслужит золотую медаль!
— Папа! — от окна донес тихий голос.
Травин обернулся. Иван держал в руках большой лист бумаги, с которого на Алексея смотрело садящееся за крыши домов солнце, едва проливающее свет на тихую Коломну.
— Посмотри, жена, — толкнул он в плечо Татьяну. — Ты все переживаешь о будущем. Вон оно, наше будущее! — он обвел комнату радостным взглядом, подмигнул ей. — А скоро и эти ребятишки подрастут. И недалек тот день, когда сбудется мечта моя — возвеличится фамилия Травиных.
* * *
Прежде чем сесть за письмо в Академию художеств и предложить свои услуги, Травин тщательно проверил наличие товара в своем магазине, просмотрел договоры на поставку красок, олифы, мела, инструментов.
«…Я делал разные опыты и через 15 лет достиг возможности познавать ценность живописных материалов — составлять коллекции масляных и всех родов красок в лучшем виде и достоинстве. Свидетельствуюсь я в том моим краскотерным магазином, для процветания которого я не щажу ничего.
Нынче мне новостью стало, что комиссионер Императорской Академии художеств Довичиелли, а по смерти его купец Риппа, оканчивает срок контракта с Академиею. Твердо уверенный, как важна ценность материалов для многих художников живописцев и как необходимо для настоящих произведений достоинство улучшенного состава красок, я беру смелость предложить свои труды и опыт в пользу художников и том числе художников живописцев.
Представляя сравнительные цены мои с купцом Риппою, всепокорнейше повергаю понижение мое на усмотрение Вашего Сиятельства. Счастливым себя почту, если мое рвение быть комиссионером Императорской Академии художеств удостоено будет одобрения снисхождением заключить со мною контракт на подобный же срок, как и с Довичиелли, а по смерти его с доверенным от него купцом Риппою. Такое снисхождение принесло бы двойную пользу: в отношении к художникам дешевизну и достоинство живописных материалов, в отношении меня — достижение той цели, к которой стремлюсь я в протяжении пятнадцатилетнего времени. Художник Алексей Травин».
Оставив письмо в канцелярии, Алексей направился к выходу, но его окрикнули — свободного художника Травина приглашает вице-президент Академии художеств граф Федор Петрович Толстой.
— Добрый день, вашество! Я прошение принес, а мне сказали к вам зайти, — забыв о правилах приличия, бессвязно залопотал Травин, когда оказался в кабинете графа.
В больших глазах вице-президента Алексей прочитал недоумение, хотел повиниться за нерасторопность, но неожиданно для себя услышал:
— Надо же! Я только о вас вспоминал.
— Хотел бы спросить вашество — вы прошение мое рассмотрели на присвоение звания академика? — осторожно поинтересовался Алексей.
— Прошение рассматривается, как оно и полагается, — отмахнулся граф, но сделав шаг к дверям, пристально посмотрев на Травина. — Это на какого академика вы подавали?
— По скульптуре. Я же серебряную медаль за Икара своего получил. Вы еще хвалили, помнится, — скороговоркой ответил он.
— Травин, — вздохнув, проговорил Толстой. — Насколько мне известно, вы получили звание свободного художника за композицию по плафонной живописи, за скульптуру же имеете только серебряную медаль второго достоинства, а художником по скульптуре признаны не были. Прежде иметь должны звание художника и, согласно закону, затем по истечении четырех лет можете представить на рассмотрение Академического Совета свои произведения и быть по основанию удостоены в назначенные кандидатом, просить программы для получения звания академика. Так что мой совет — представляйте работы по живописи, если желаете получить академика, а прежде еще назначенного в академики.
— Так у меня же работы… — попытался донести до профессора свою мысль Алексей.
— Работы есть у всех. Но есть правила, порядок присуждения разных категорий. Это же Академия, а не… — махнул рукой граф. — Впрочем, то, о чем я хотел с вами поговорить, тоже имеет отношение к вашему продвижению к заветной цели. Идемте!
Они поднимались по парадной лестнице. Травин едва успевал за вице-президентом, удивляясь его выносливости. Толстой отличался от многих профессоров Академии. Графу было за шестьдесят. По тому, как прямо он держался, как носил безупречно пошитый модный костюм, кто не знал Федора Петровича, не давали ему и пятидесяти.
Толстой был горячим поклонником древней Греции, которую с юных лет изучал в ее истории и художественных произведениях. В работах стремился приблизиться к красоте и благородству эллинских памятников скульптуры и рисунков на вазах. Некоторые художники считали, что от античных произведений Толстого веет холодом. Травину они нравились оригинальностью и изяществом. Глядя на спортивную фигуру вице-президента, Алексей невольно сравнивал Федора Петровича с героями его творений.
— Здесь, — окидывая взглядом зал Брюллова, сказал Толстой, — мы и будем проводить музыкальные вечера.
Он обернулся и, словно у них все до этого было уже обговорено, не замечая удивления на лице Травина, продолжил:
— По инициативе президента нашей Академии герцога Максимилиана Лейхтенбергского решено создать музыкальный класс. О его необходимости к их высочеству обращались художники и профессора. Они писали и докладывали в устной форме, что на музыкальные вечера могли бы приходить не только сами, но приводить сюда своих домашних, особенно детей. Особо подчеркивалось — музыка благотворно влияет на художественное мастерство. Так что приступайте, господин Травин, к работе.
— Ваше высочество! Позвольте поинтересоваться? — Алексей с недоумением посмотрел на Толстого. — Из каких материалов делать сцену? Где ее ставить?
— Это уж вам решать, батенька, — усмехнулся граф.
— Так тут смета нужна.
— Составляйте.
— На какую сумму?
— На справедливую сумму, — строго сказал Толстой, пригрозив пальцем. Учтите, их
