Олег Мороз - Хронико либеральной революции. (Как удалось отстоять реформы)

ПОДВОДЯ ИТОГИ

Чем далее мы уходим от октября 1993-го, тем прочнее за случившимся тогда в Москве некоторые закрепляют не раз уже здесь упомянутое короткое броское клише — «расстрел парламента». Это лживое обозначение тех событий. То есть обстрел, или расстрел, Белого дома — назовите, как хотите, — в ходе его штурма действительно был. Но словосочетание «расстрел парламента» несет в себе политическую оценку случившегося: дескать, имелся в России этакий оплот демократии — парламент, — а некие злыдни — сторонники президента — ни с того, ни с сего взяли и расстреляли его, растоптали ростки демократии. На самом деле, мы видели, нет ничего более далекого от действительности. Тогдашние Верховный Совет и Съезд народных депутатов представляли собой не оплот демократии, а оплот контрреформации, реваншизма, штаб непримиримой оппозиции, стремившейся остановить начавшиеся в стране преобразования, вернуть ее в исходное — существовавшее до января 1992 года — положение.

До того как правительственные войска предприняли штурм Белого дома, были дикие побоища, устроенные боевиками — сторонниками Хасбулатова и Руцкого, на столичных улицах, был вооруженный захват гостиницы «Мир», московской мэрии, попытки овладеть телецентром «Останкино», зданием ИТАР-ТАСС… Были громогласные приказы Руцкого и Хасбулатова захватить ключевые объекты столицы, в том числе Кремль. Те, кто привычно дудят о «расстреле парламента», пытаются тем самым вытравить из памяти людской все, что предшествовало штурму Белого дома, возложить всю вину за случившееся на тогдашнего президента и правительство. Точное название событий 3–4 октября — иное: вооруженный мятеж. Мятеж, поднятый Хасбулатовым, Руцким и иже с ними.

На это возражают: начало всему положил все-таки Ельцин. Разогнав ВС и Съезд, он нарушил Конституцию, вышел, так сказать, за рамки правового поля. Однако то, что называлось тогда правовым полем, конституционным полем, на самом деле было конституционным беспределом. Получив в Верховном Совете и на Съезде подавляющее большинство, противники Ельцина, как говорится, «пошли вразнос». Штопая старую, советского образца, Конституцию, они принимали конституционные законы, какие только их душа желала. Не оглядываясь на исполнительную власть. На народ, проголосовавший на апрельском референдуме за реформы. Не оглядываясь, кстати говоря, и на собственное одобрение этих реформ на V съезде. В результате депутаты фактически наделили себя — точнее, спикера ВС Хасбулатова — абсолютной властью. Мощное сопротивление реформам, оказанное большинством депутатского корпуса, представительной властью на местах, привело к тому, что реформы просто буксовали на месте, а экономическая ситуация в стране стремительно приближалась к катастрофе (от одного берега оттолкнулись, а к другому никак не могли приблизиться). Депутатов это мало беспокоило, поскольку главным их девизом было — «Чем хуже — тем лучше!». Лучше для них. Ибо ухудшение экономической ситуации восстанавливало против реформ население, то есть расширяло социальную базу контрреформации. Надо было что-то делать. Нельзя было больше мириться с двоевластием в стране. Ельцин долго медлил, колебался, но в конце концов решился на роспуск парламента.

Что касается Конституции, очень смешно было наблюдать, как коммунисты и их союзники, привыкшие вытирать о конституцию ноги, занимавшиеся этим в течение десятилетий, вдруг воспылали к ней горячей любовью, сделались ее ярыми защитниками. Бились в истерике, доказывая, как они ее обожают.

Разумеется, формально они были правы: Ельцин действительно нарушил Конституцию (хотя и сами депутаты ее многократно нарушали!). Но еще древние высмеивали приверженцев тезиса «Пусть погибнет мир, но восторжествует юстиция!». При такой альтернативе нормальные люди все-таки выбирают не гибель мира, не гибель своей страны, а выход за рамки губительных юридических норм. Именно такой выбор сделал тогда Ельцин.

Кстати, он далеко не единственный из крупных государственных деятелей — причем деятелей современной эпохи, — кто считал возможным подобный выбор. Вспомнить хотя бы того же генерала де Голля. Стиль его правления был таков, что он без колебаний шел на нарушение конституции. Причем в ситуациях, где необходимость этого была гораздо менее очевидной, чем в случае Ельцина. Так, в 1962 году генерал задумал изменить порядок выборов президента. Согласно Основному закону, главу государства избирали 80 тысяч выборщиков. Де Голль же решил, что его должен избирать весь народ: по мнению генерала, именно такой порядок способен придать президенту статус выразителя воли всей нации. Согласно конституции, для любого ее изменения требовалось соответствующее решение Национального собрания и Сената. Зная, что большинство депутатов отрицательно относятся к намеченной им реформе, де Голль сразу вынес ее на референдум. Поднялась буря протестов: как так, это же вопиющее беззаконие! Но де Голль решительно отмел подобные обвинения, заявив, что интересы Франции важнее любого закона. Защитников конституции он обвинил в «юридическом фетишизме». «Мы знаем, чего стоят все эти конституции! — говорил де Голль. — У нас их было семнадцать за 150 лет, и природа вещей оказалась сильнее конституционных текстов».

5 октября 1962 года Национальное собрание после двухдневных ожесточенных дебатов отклонило деголлевскую реформу, отправив — таков был порядок, — в отставку правительство. Тогда де Голль распустил Национальное собрание.

А спустя три недели, 28 октября, его реформа получила одобрение на референдуме. Новый порядок избрания президента был установлен.

Таков, повторяю, был реформаторский стиль де Голля. Он буквально проламывался сквозь сопротивление политиков, чиновников, депутатов, сквозь частокол мешающих ему законов, апеллируя непосредственно — к народу.

Если вернуться к Ельцину, не надо забывать, что «мятеж» против него — мятеж в широком смысле — начался задолго до того, как президент вышел за рамки Конституции: неприятие, злобу, ненависть вызывал прежде всего курс экономических реформ правительства Ельцина — Гайдара…

Это при том, что сами же их будущие лютые ненавистники на V съезде, повторяю, одобрили «основные принципы экономической реформы, изложенные в обращении президента», постановили, что любые правовые акты, принятые в обеспечение экономической реформы, «подлежат приоритетному исполнению». Потом они много сил приложили, чтобы люди забыли об этом их одобрении, чтобы у всех в сознании прочно закрепилось: это, дескать, Ельцин с Гайдаром придумали невесть что, а мы тут ни при чем, мы всегда были против.