Леонид Млечин - 10 вождей. От Ленина до Путина
Я могу точно и достоверно сказать, что ни с одним из членов политбюро или секретарей ЦК Брежнев не встречался так часто, как с Черненко. Фактически каждый день. Иногда по нескольку раз в течение суток. На этом фоне Горбачев, Гришин, Романов, Пономарев, другие «соратники» выглядели как очень редкие гости четвертого «вождя».
В рабочих записях Брежнева практически каждый день лаконичные пометы: «говорил с Черненко», «говорил с Черненко – подписал протоколы ПБ», «принимал и наговорился с Черненко», «надо рассказать Черненко», «говорил с Черненко затем с Громыко Андроповым Устиновым», «Много раз говорил с Черненко», «Собрал Мишу Витусю Викт. Петр. Рябенко по их вопросу. Сказал о этом вопросе Андропову и Черненко», «уехал в Завидово был Черненко», «беседовал с Черненко», «Был в Завидово с Черненко», «разговоры с Черненко», «принимал Черненко – сума»… (орфография и пунктуация не изменены).
Продолжать можно бесконечно. Черненко он вспоминает, упоминает в своих записях чаще, чем всех членов политбюро, вместе взятых! Для генсека этот кашляющий, задыхающийся, невнятно бормочущий человек стал просто незаменимым. Например, только Черненко мог разбираться в безграмотных записках-ребусах, сочиняемых генсеком:
«Справки по Азербайджану. К.У.
Положи в дело до после съездовского периода Л. Брежнев».
Черненко стал как бы «начальником личного штаба» и самым близким советником генерального секретаря. Многие решения, особенно текущего характера, исходили прямо от Черненко, но от имени генсека. Заведующий общим отделом приобрел необычайное влияние в ЦК: его побаивались, ему льстили; старые члены политбюро шли к нему за «советом», в душе презирая задыхающуюся старую развалину, влезшую в душу генсека.
Стало обычным, когда накануне какого-то совещания, «мероприятия» в присутствии своих соратников генсек фамильярно обращался к Черненко: «Костя!» или без него – «Скажите Константину», «Я поговорю с Костей»… Все замолкали, усматривая в этом панибратстве дальнейшее укрепление позиций фаворита.
Вскоре после того как Черненко стал секретарем ЦК, он проводил очередное Всесоюзное совещание заведующих общими отделами. Вечером 19 мая 1976 года, в последний день работы «особых» канцеляристов, Черненко вошел в зал заседаний вместе с Брежневым. Все, естественно, вскочили и устроили долгую, бурную овацию: вождь осчастливил их своим присутствием! Все понимали, что это стало возможным только благодаря влиянию Черненко.
Ничего особого, конечно, Брежнев в своей речи сказать не мог, да и не это было целью явления генсека канцеляристам. Брежнев хотел новой наркотической дозы похвал и славословия. А Черненко фактом присутствия генерального секретаря на совещании резко повышал свой престиж (к промышленникам, аграриям, химикам генсек обычно неохотно ходит, посылает туда других членов коллегии), а также постарался продемонстрировать свою особую преданность и любовь к Брежневу. Замысел полностью удался.
Брежнев в своей короткой речи отметил, что именно общие отделы организуют анализ корреспонденции и писем граждан, поступающих в ЦК, обкомы, крайкомы. Ведь в день ЦК получает, например, 1700–1800 писем (генсек не сказал, что большинство этих посланий – горькие жалобы людей на бесквартирье, засилье местных чиновников, тяготы быта и т. д.). К слову, жалоба – специфическое российское, советское явление, закрепляющее человека согбенным перед властями, покорным в ожидании милости…
Некоторые моменты речи Брежнева заслуживают того, чтобы их воспроизвести.
«…На прошлом совещании я дал вам указания, или, вернее, советы…» Брежнев уже говорит о себе так, как все вокруг говорили о нем: «Я дал вам указания».
«…Сейчас в стране два важных события, о которых говорят: установка бюста Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда у меня на родине, а также присвоение мне звания Маршала Советского Союза…»{945} Генсек уже полностью потерял контроль за приличием, готов вещать исключительно и только о себе, зная, что эта его любимая тема будет тут же рьяно подхвачена.
Черненко поднялся из-за стола президиума и в тон Брежневу под бурные аплодисменты зала произнес:
«Я думал, Вы придете в форме маршала. Раз нет, то я покажу всем присутствующим Ваш портрет в парадной маршальской форме…»
За председательским столом появляется большой, в рост человека портрет генсека в золоте маршальских погон и блеске бесчисленных орденов. Зал взрывается новым шквалом аплодисментов, словно страна взобралась на вершину коммунизма…
Черненко продолжает: «У нас сегодня большой праздник… Мы счастливы поздравить Вас со званием маршала… После Вашей речи мы обрели второе дыхание… Мы начинаем каждый день с мыслей о Ваших указаниях и требованиях… Ваше выступление одухотворяет нас… Спасибо за мое выдвижение секретарем ЦК и присвоение звания Героя Социалистического Труда…»{946}
Новый спазм аплодисментов и вскакиваний… Брежнев получил то, что хотел: очередную дозу славословия, лести, кликушеского подобострастия. Непревзойденным мастером подачи духовного наркотика, утоляющего тщеславие генсека, и был Константин Устинович Черненко. При своих выездах «на места» он первым делом передавал местным руководителям «привет от дорогого Леонида Ильича Брежнева», подчеркивая этим свою особую близость к первому лицу в партии и государстве.
Где только можно Черненко прославлял Брежнева. Конечно, это становилось тут же известно Леониду Ильичу. Даже в скучнейшей и пустой статье о ленинском стиле работы, которую Черненко подписал, он более десятка раз упоминает своего патрона к месту и не к месту{947}. Этим как бы задавалась партийная норма обязательного славословия первого лица в публичных выступлениях. Чем больше мы говорили о своих «вождях» в превосходной степени, тем больше унижали свое достоинство. Это стало очевидным и понятным, к сожалению, лишь после ухода этих «вождей».
Генсек отвечал Черненко своей искренней любовью, щедрыми наградами, продвижением по партийной лестнице на самый верх, полным доверием в любых делах. Дело дошло до того, что когда Брежнев отсутствовал на заседаниях политбюро, то по настоянию генсека в кресле председательствующего сидел член политбюро Черненко… Именно он вел заседания. Все видели аномалию этого положения, но неписаный партийный этикет и воля «первого» лица диктовали послушное поведение каждому члену синклита.
В фонде Брежнева, в качестве служебных бумаг, сохранилось немало личных записок генсека своему фавориту.
Накануне избрания Брежнева Председателем Президиума Верховного Совета СССР Черненко в очередной раз чувствует ухудшение своего состояния. Эмфизема легких преследовала его все последние годы жизни. Заведующий общим отделом пишет записку генсеку, что все документы на предстоящую сессию проверил. Все в порядке. Но, к сожалению, несколько дней должен по настоянию врачей провести в постели. Очень переживает, что не будет на сессии во время исторического решения – избрания Леонида Ильича на столь высокий пост…
