Николай Водовозов - Миклуха-Маклай

С величайшим вниманием и интересом наблюдал и изучал он все особенности быта папуасов, находя в нем много хорошего и достойного сохранения. Особенно нравились ему те дружные пиршества, которые устраивала одна какая-нибудь деревья для других, демонстрируя этим чувство солидарности и дружелюбие к соседям.

Марамай, туземец о-ва Били-Били (рис. М.-Маклая).

Однажды Миклуха-Маклай сам принял участие в таком пиршестве, устроенном в Горенду. Когда он пришел, на широкой площадке посредине деревни уже собрались все пирующие и шел дележ мяса. Соблюдалась самая строгая справедливость. Мясо было нарезано на равные порции, и Туй громко вызывал каждого гостя, называя его по имени и прибавляя слово «тамо» —человек. Едва успел молодой ученый приблизиться, как Туй уже выкрикнул: «Маклай, тамо русс!»—и протянул ему порцию из нескольких кусков мяса, положенных на свежий зеленый лист. Гостю указали и глиняный горшок, в котором он мог сварить свою порцию сам.

Миклуха-Маклай с большим любопытством следил не только за самим пиршеством, но и за сопровождавшим его концертом. Около каждого папуаса лежали музыкальные инструменты. Участники пиршества по временам отрывались от еды и хватали какой-либо инструмент стараясь извлечь из него наиболее оглушительные звуки, чтобы превзойти, если можно, своего предшественника. От такой своеобразной музыки у Миклухи-Маклая скоро разболелась голова, и, как ни хотелось ему остаться до конца пиршества, он вынужден был сказать Тую, что уходит домой. Однако туземцы не хотели отпустить его, не дав ему всей его порции кушанья; они положили ее в корзину, выложенную внутри свежими листьями хлебного дерева. Эта порция была так велика, что Миклуха-Маклай едва поднял корзину. При этом он не мог не пожалеть папуасов, которые, по обычаю, должны были съесть такие же порции в один прием.

Достаточно изучив деревни, расположенные на берегу Маклая, русский путешественник решил предпринять небольшую экскурсию на близлежащий островок Били-Били, который русские моряки назвали «Витязем» в честь своего корвета.

Миклуха-Маклай отправился с Ульсоном в путешествие на своей шлюпке и вскоре достиг островка. Там он встретил много знакомых папуасов, которые по нескольку раз бывали у него в гостях в Гарагасси. Один из них, по имени Каин, пользовался здесь большим влиянием. Миклуха-Маклай заметил, что среди туземцев часто встречались люди, носившие древние библейские имена, но он не хотел строить гипотез, объясняющих это странное явление, так как всегда был осторожен и добросовестен в своих заключениях. По данному вопросу он, повидимому, не располагал никакими достоверными сведениями и только отметил это интересное обстоятельство в своей записной книжке.

Островок Били-Били так понравился молодому ученому, что он даже подумал, не переселиться ли ему сюда на жительство. Но островок был мал и так густо заселен, что пришлось бы стеснить туземцев. Этого Миклуха-Маклай не хотел делать, и мысль о жизни на уютном островке была отброшена.

Каин, влиятельный туземец о-ва Били-Били (рис. М.-Маклая).

Миклуха-Маклай узнал, что большинство жителей островка занимаются сельским хозяйством на материке, а у себя дома они выделывают прекрасные горшки из глины, которые славятся по всему берегу Маклая.

Горшки из Били-Били путешественник видал потом в самых отдаленных деревнях берега.

Он прожил в Били-Били два дня, сделав очень много интересных наблюдений, после чего вернулся к себе в Гарагасси. Во время его отсутствия папуасы не раз приходили туда, но никто не осмеливался войти в дом, хотя дверь не была заперта. Они были очень удивлены внезапным исчезновением путешественника, и некоторые даже думали, что он таинственным способом отправился в Россию. Зато все были чрезвычайно обрадованы, когда путешественник благополучно вернулся.

После первой экскурсии Миклуха-Маклай задумал вторую. Теперь он решил отправиться в глубь Новой Гвинеи в горную деревню Теньгум-Мана. Эта деревня интересовала его, как одна из наиболее высоко расположенных по горному хребту, носящему у туземцев общее названий Мана-Боро-Боро (европейское название «Гора Финистер»). Жители этой деревни уже бывали в Гарагасси и Миклуха-Маклай даже подвергал их антропологическим измерениям, но он хотел посмотреть их в домашней обстановке.

Встав, по обыкновению, рано утром, он взвалил себе на плечи небольшой ранец, с которым исколесил в студенческие годы всю южную Германию и Швейцарию, и отправился в дорогу. Ульсона он оставил в Гарагасси, а из деревни Бонгу взял нескольких папуасов в качестве проводников до Теньгум-Мана.

Путь до горной деревни был долгий и трудный. Пришлось переходить вброд несколько ручьев и взбираться на крутые горные склоны. Появление белого человека в Теньгум-Мана произвело, говорит Миклуха-Маклай, «действие панического страха: мужчины убегали, женщины прятались в хижины, закрывая за собой двери, дети кричали, а собаки, поджав хвосты и отбежав в сторону, начинали выть».

Обычная манера путешественника, полная достоинства и спокойствия, подействовала умиротворяюще.

Лодка с балансиром и хижиной жителей о-ва Били-Били (рис. М.-Маклая).

Миклуха-Маклай быстро освоился со своими новыми знакомыми. В этой деревне он впервые увидал среди папуасов человека, казавшегося начальником.

Это был туземец по имени Минам, распоряжавшийся и кричавший больше всех. Остальные туземцы его слушались. Никакими внешними украшениями Минам не отличался от прочих, но Миклуха-Маклай не ошибся, приняв его за главное лицо в Теньгум-Мана. «Такие субъекты, род начальников, — отметил в своей записной книжке ученый, — встречаются во всех деревнях. Они не имеют особенного названия... Около них обыкновенно группируется известное число туземцев, исполняющих их приказания».

В этой же деревне путешественник наблюдал еще такую сценку. Маленькая девочка вертела в руках связанный концами шнурок. Приблизившись к ней, Миклуха-Маклай увидел, что она проделывает со шнурком те же самые фокусы, какие любят делать ее ровесники в Европе. У маленькой папуаски и маленьких европейцев оказались одинаковые вкусы и одинаковые понятия.

На обратном пути Миклуха-Маклай заметил толстый ствол упавшего дерева, на котором были вырублены какие-то фигурки. Они представляли собой, как убедился ученый, первые проявления письменности, первые шаги в изобретении так называемого идеографического письма. Человек, рисовавший углем, краской или вырубавший топором такие фигурки, хотел выразить известную мысль, изобразить какое-нибудь событие. Эти фигурки не служат уже простым орнаментом, а имеют абстрактное значение. Знаки, которые увидел Миклуха-Маклай, имели очень грубые формы и состояли всего из нескольких линий. Значение их, вероятно, понимал только вырубивший их, да те. кому он объяснил смысл своих иероглифов. Из своей экскурсии в Теньгум-Мана Миклуха-Маклай вынес очень важное убеждение, что папуасы находятся уже на той ступени развития, когда начинают появляться первые начатки письменности.