Николай Водовозов - Миклуха-Маклай

В конце ноября здоровье Боя резко ухудшилось. Ульсон тоже чувствует себя плохо, а вид умирающего Боя еще более угнетал его. Визиты папуасов в Гарагасси участились. Как-то пришел Туй и заговорил о том, что Бой скоро умрет, что Виль (то есть Ульсон) болен и Маклай останется один, и Туй поднял один палец. Придут люди из Бонгу и Гумбу, — продолжал он, теперь уже указывая на все пальцы рук и ног, что значило много людей, — придут и убьют Маклая. Туй изобразил, как ученому проколют копьем шею, грудь, живот, и жалобно стал причитать: «О, Маклай! О, Маклай!»

«Хотя Миклуха-Маклай хорошо понимал, что пророчество Туя легко может сбыться, он постарался обратить все в шутку, уверяя, что ни Бой, ни Виль, ни он Маклай — не умрут. Туй недоверчиво смотрел и продолжал тянуть жалобным голосом: «О, Маклай! О, Маклай!»

Как бы в подтверждение опасения Туя вечером в Гарагасси пришли несколько человек из соседних деревень стали настойчиво спрашивать, придет ли когда-нибудь за Маклаем корвет?

Миклуха-Маклай, принявший за правило никогда не обманывать туземцев, очень затруднялся ответом. Сказать — «не знаю когда», он не хотел, а назвать точный срок не мог. Вместе с тем, уклончивый ответ, пожалуй только усилил бы опасность, грозившую ему, — папуасы станут смелее, если подумают, что корвет не вернется совсем. Молодой ученый вышел из трудного положения следующим образом: он разрезал лист бумаги на несколько тонких полосок, сказав, что каждая полоска обозначает два дня, и передал всю пригоршню одному из пришедших туземцев. Вся толпа папуасов немедленно обступила сородича, который начал считать полоски. Но скоро он запутался. Тогда у него отняли бумажки и дали другому, который сел на землю и, подозвав к себе на помощь еще одного, стал считать. Сидящий раскладывал на коленях бумажные полоски и каждый раз говорил: «Наре, наре (один, один). Помогавший ему повторял слово «наре» загибал при этом палец на руке. Когда пальцы обеих рук были загнуты, он опустил оба кулака и сказал: «Две руки». Тогда третий папуас загнул у себя один палец. После второго десятка папуас опять загнул палец и после третьего десятка еще один палец; на четвертый десяток бумажных полосок нехватило.

Папуасы остались довольны результатом своего счета. Но Миклуха-Маклай, с интересом наблюдавший за ними смутил их. Он взял одну бумажную полоску, показал два пальца и сказал: «бум, бум», то есть два дня.

«Счет начался снова, и на этот раз не так удачно. Наконец, папуасы перестали считать, тщательно завернули все бумажные полоски в лист хлебного дерева и понесли их пересчитывать к себе в деревню.

«Счетные приемы папуасов настолько заинтересовали путешественника, что он на время забыл об ожидающих его неприятностях. Между тем, Бой умирал, а на трусливого Ульсона положиться было нельзя. Как ни доверял Миклуха-Маклай своим новым друзьям, однако, допускал, что во время его отсутствия незнакомцы могут напасть на Ульсона и уничтожить все научные коллекции, записки и дневники. Он стал подумывать, не пора ли положить ему свои рукописи в металлические цилиндры и зарыть в условленном месте до прибытия корвета.

Той же ночью, часу в двенадцатом, Миклуха-Маклай проснулся от отчаянного вопля Ульсона: «Идут, идут!» Действительно, слышался шум приближающихся людей. И вдруг при ярком свете факелов показалась толпа папуасов, вооруженная стрелами и копьями. Папуасы кричали: «Маклай! Гена, гена!» (иди сюда). Молодой ученый в первый момент никак не мог понять, что происходит. Ульсон быстро принес ему винтовку и прерывающимся голосом стал умолять: «Не пускайте их итти дальше!» Воинственный вид туземцев, казалось, не предвещал ничего хорошего. Но Миклуха-Маклай не потерял хладнокровия. Он спокойно предложил туземцам подойти ближе и сказать, чего они хотят. Папуасы приблизились, дружески протягивая ему только что пойманную в ночной ловле рыбу. Принимая подарок, Миклуха-Маклай пожалел, что он не живописец и не может достаточно ярко запечатлеть всю неповторимую красоту тропической ночи и почти фантастическую группу вооруженных папуасов, освещаемых желтоватым светом факелов. Ему казалось, что каким-то чудом он перенесся на десятки тысяч лет назад, в те времена жизни нашей планеты, когда вот так возвращались люди каменного века с охоты и так же весело окликали друг друга возгласами «Еме-ме! Еме-ба!».[11]

Передав свой подарок путешественнику, папуасы мирно удалились в соседнюю деревню.

МИР, ДОВЕРИЕ И БРАТСТВО

Бой умер в начале декабря. Миклуха-Маклай сказал Ульсону, что хоронить его необходимо этой же ночью, так как в тропическом климате Новой Гвинеи разложение трупа начинается сейчас же после смерти. Кроме того, похоронить Боя надо незаметно, чтобы туземцы этого не видели. Поэтому могилу рыть днем нельзя, ночью же вырыть глубокую могилу трудно, а похоронить тело необходимо как можно глубже: собаки могут отрыть труп, и тогда смерть Боя станет сразу известной туземцам. Исходя из этих соображений, Миклуха-Маклай решил воспользоваться ночной темнотой и бросить тело в море, предварительно зашив его в мешок и положив туда побольше камней. Так как Ульсон боялся прикасаться к мертвецу, молодому ученому пришлось зашивать труп самому. Затем они осмотрели небольшую шлюпку, оставленную им командиром «Витязя», и, приведя ее в полную готовность стали ждать вечера.

Прежде чем похоронить Боя, Миклуха-Маклай хотел взять его мозг для научного исследования. Бой был полинезиец и с антропологической точки зрения не мог не интересовать молодого ученого. Услыхав о намерении хозяина, суеверный Ульсон стал отчаянно умолять его не принимать на свою душу столь страшного греха. Конечно, не мольбы Ульсона помешали ученому осуществить свое намерение. Просто в доме не оказалось достаточно большой склянки для хранения мозга. Пришлось ограничиться кусками кожи со лба и головы.

Ночью Миклуха-Маклай и Ульсон понесли труп в шлюпку, при этом в темноте Ульсон оступился и упал, а покойник повалился на него. Перепуганный швед не смел кричать, опасаясь привлечь внимание папуасов, и с отчаянием в душе продолжал тащить мертвое тело. Наконец, все было готово, и шлюпка вышла в море. Но в этот момент из-за ближайшего мыса показались пироги папуасов, ехавших на ночную рыбную ловлю. На носу каждой пироги горело полено, и свет этих своеобразных фонарей ярко отражался в воде. Миклуха-Маклай и Ульсон понимали, что, заметив шлюпку, папуасы обязательно подъедут к ним, и длинный мешок с телом Боя привлечет их внимание. Что подумают, когда догадаются о содержании подозрительного мешка?

— Будем грести сильнее, — сказал Миклуха-Маклай Ульсону, — может быть, ускользнем.