Гельмут Полле - Отец и сын
Томск (1958–1964)
В Томск прибыл смешанным маршрутом с тремя пересадками (Текели — Уштобе — Новосибирск — Тайга — Томск) 19 июля 1958 г. Попутчики из Уштобе (о Вите Мазуре написано выше) мгновенно на перроне разбежались по своим адресам, а я пошёл в мединститут (чемодан в камере хранения). Первая неожиданность — общежитие для сдачи экзаменов не дают (в отправленном по почте заявлении о допуске к экзаменам не указал, какой иностранный язык изучал в школе, поэтому меня определили во 2-й поток экзаменующихся). Езжайте домой, приедете к 10 августа, получите общежитие. Пробился к ректору (академик Торопцев), просил его вставить меня на экзамены в 1-м потоке. В кабинете было ещё несколько человек. Торопцев глубокомысленно спрашивает: «А почему Вы не поехали в Ташми, Казми?» Тогда я даже не понял, что речь идёт о Ташкентском и Казахском мединститутах и пошёл несолоно хлебавши. Сейчас я нашёл бы что ответить. Отвратительна ситуация, когда семнадцатилетний мальчик стоит перед вальяжно развалившимися профессорами и объясняет, что хочет учиться в Томске (только-только начали разрешать немцам выезжать из Казахстана).
Что делать? Не могло быть и речи о возврате в Текели. Пара дней на вокзале, затем удалось устроиться в коммунальной гостинице по ул. Розы Люксембург. В комнате человек 20. По вечерам все собирались в холле «на телевизор». Телевизор «Луч» с очень маленьким экраном. Для меня это было первое знакомство с телевидением. Днём ходил на консультации в мединститут. А как же жить после экзаменов? Эти мысли не дают покоя. И, наконец, 31 июля — последний день приёма документов — забираю документы и прихожу в приёмную комиссию университета. Время 17.30, а я размышляю: мехмат или химфак. Победил химфак, т. к. завтра утром на мехмате надо сдавать математику (а у меня не было даже учебников, так как в мединституте математику не сдавали), а на химфаке — химию.
Первые четыре экзамена сдал отлично (химия, математика, сочинение, английский), физику сдавал 16.08, когда в группе из 25 осталось человек 10, получил 4. Можно представить недоумение дома, когда получили из Томска телеграмму: «Сдаю экзамены в университет. Химия пять. Эрвин»
Единственный абитуриент, которого я запомнил с первого экзамена — Женя Чернов. Тёмный (смесь южных и северных кровей), мрачный, в роговых очках выходит с экзамена по химии очень недовольный четвёркой. — Ты же производственник, это же хорошо! — А ты Некрасова читал? А Глинку? — Для меня ребус (никогда не слышал эти фамилии применительно к химии). Позже узнал, что это авторы университетских курсов по общей и неорганической химии. Кстати, от Жени ждали хороших оценок по химии при учёбе, однако первый же студенческий экзамен закончился фиаско, Бунтин с трудом поставил ему тройку. Своеобразность психики Жени очень затрудняла ему сдачу экзаменов все студенческие годы.
На общем собрании сдавших экзамены декан химфака Людмила Арсеньевна Алексеенко: «Все, кто имеет 25, 24, 23 балла могут спокойно ехать домой до 1 сентября». Но хочется в мединститут. Снова пришёл со своими оценками в приёмную комиссию мединститута: «Возьмите!» Председатель комиссии меня помнил, долго внимательно смотрел на меня и отказал. Нужна была взятка! Кстати, через пару лет этого бессменного председателя посадили. Плюнул и поехал в Текели объяснять родителям, как и почему оказался в университете. Положительные эмоции от самого факта поступления в институт оказались значительно выше.
Теперь всё, «прощайте голуби»! За месяц моего отсутствия стая отличных голубей сократилась до вернувшихся трёх самых старых (разворовали подростки). Раньше я о голубях не писал, но директор школы неоднократно пытался отучить меня в 10-м классе бегать по крышам.
Первый колхоз, Зырянский район, деревня Громышовка. Группа из 9-ти первокурсников, двое ребят, ещё Слава Зуев (я — старший), расположились на полу у одной вредной старухи. Когда девушки отказались копать хозяйке картошку, та «выкинула» нас на улицу. Ближе к октябрю поселились в бывшем детском садике, заброшенном доме с огромными щелями. Пошёл снег. Грелись, в основном, при перелопачивании «горящего» зерна на току и в амбарах. Вернулись в Томск 13 октября.
С общежитием на химфаке всегда «напряжёнка» (до 1962 года химики жили на Ленина 68, в центре Томска напротив главпочтамта), но на 1 семестр выделили комнату для шестерых ребят-первокурсников: Демко, Егоров, Зуев, Лепин, Полле, Чернов. До конца вместе доучились четверо: Эдик Антипенко; рано ушедший из жизни Валя Егоров; доцент родного университета Женя Чернов и автор настоящего повествования.
Через некоторое время на раскладушке подселили Юрия Захарова (4-й курс), нынешнего ректора Кемеровского университета. Оказался большой любитель ночи напролёт посвящать покеру. Ребята на 4-м курсе были очень толковые, но любили и пошутить. С последствиями одной из «шуток» мне пришлось разбираться в качестве и.о. секретаря комсомольского бюро факультета, когда эти ребята получали дипломы и характеристики в аспирантуру. По порядку.
Кто-то из парней пожаловался, что на «военке» (университет готовил артиллеристов) сломали сложный прибор «клиренс» и с них требуют вернуть стоимость. Сердобольные девушки сбросились и вручили ребятам деньги, которые те благополучно пропили. Через несколько дней разразился скандал, общее комсомольское собрание всем ребятам курса занесло по строгому выговору в учётную карточку. Девушки выяснили, что «клиренс» — один из терминов, используемых при подготовке артиллерийских стрельб.
Жили в студенчестве очень скромно, стипендия — 220 руб. (до реформы 1961 г.), из дома присылали 300 руб. Второй семестр оказался без стипендии, из дома присылали 400 руб. Подавляющее число сокурсников имели малообеспеченных родителей. Питались коммуной (10–15 человек), сбрасывались по 200 руб. в месяц. Типичное дневное меню. Утром: чай без сахара, хлеб, несколько конфет типа «подушечек»; обед: суп, чаще щи (на ведёрную кастрюлю 200–300 грамм мяса), компот; ужин: огромная сковорода с рожками или жареная картошка, кисель. Питание очень скудное, но зато весь месяц обеспечен. Обычно в коммунах было по 1–2 ребят, остальные девушки. Чаще ребят освобождали от регулярного дежурства, но поручали доставлять с базара картошку. Коммуна не работала только в воскресенье, мой типичный воскресный обед: 4 стакана молока по 60 копеек и 6 пирожков с картошкой по 40 коп. Кстати, являясь большим любителем молока, как-то на спор решил выпить трёххлитровую банку не отрываясь. Собрались зрители, принесли молоко, а оно оказалось чуть-чуть подкисшим. На глазах у всех опозорился, не смог допить, примерно, пол-литра. Ощущение, хуже не придумаешь. Ни лечь, ни сесть — молоко из горла стремится удалиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});