Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че

* * *

Чтобы заслужить право жить и питаться при больнице, Эрнесто написал работу пол названием «Кожное исследование с использованием полупереваренных пищевых антигенов», которая была представлена на аллергологической конференции в Веракрусе, а в мае 1955 года напечатана в журнале «Иберо-американский аллергологический обзор» .

С переменным успехом он работал и над полудюжиной других проектов.

Лаура де Альбису Сампос, пуэрториканка, бежавшая из своей страны и жившая в то время в Мексике, рассказывала:

«Он ставил эксперименты на кошачьем мозге, изучая реакцию нервных и мозговых клеток на определенные стимуляторы... Я думаю, что он платил хозяйке по песо за кошку, но хозяйка организовала группу мексиканских мальчишек, которые отлавливали кошек, и я всегда задавала ему один и тот же вопрос: что он будет делать, когда кошек в округе не останется, а он хохотал в ответ».

Часто он в компании доктора Давида Митрани после работы в лаборатории ходил в забегаловки неподалеку от Медицинского центра есть тако[11] . Они вели еще несколько экспериментов, два из которых привлекли внимание медицинского сообщества: «Работы о пищевых антигенах и о воздействии гистамина на кошачью матку... Днем он проводил исследование, а по вечерам выполнял обязанности ассистента преподавателя практической физиологии человека в старой медицинской школе».

Со своим обычным резким остроумием Эрнесто писал отцу: «Я провожу двадцать четыре часа в сутки в разговорах о болезнях и их лечении (хотя, конечно, ничего не лечу)», А в письме к Тите Инфанте он подвел итог своего исследования следующим образом: «С научной точки зрении я первоклассный неудачник: все мои большие исследовательские проекты были провалены,... и мне осталось лишь представить скромную работу, в которой я повторяю в Мексике проведенное в Аргентине исследование Писани о полупереваренной пище».

К концу апреля Ильда нашла работу, сначала в Экономической комиссии по Латинской Америке и странам Карибского бассейна, а затем в Панамериканском управлении здравоохранения. Она и Эрнесто проводили все свое свободное время в борьбе с мексиканской бюрократией в Министерстве внутренних дел, пытаясь получить разрешение на брак.

Хотя свадьба была намечена, в письмах, которые Эрнесто посылал в Аргентину, практически не встречалось упоминаний о ней. Зато он продолжал описывать планы своих возможных, невозможных и гипотетических поездок. Тите Инфанте он написал: «Я надеюсь, Тита, что мы скоро встретимся на углу какого-нибудь старого европейского города; я с набитым животом и ты с дипломом в руке. Ну а пока самое большее, на что мы можем надеяться, так это то, что будущее работает на людей».

 Общение с кубинцами заставило Эрнесто пересмотреть список его потенциальных поездок: «Следующим шагом могут быть США (очень трудно), Венесуэла (выполнимо) или Куба (вероятно). Но мое сердце устремлено к Парижу, и я попаду туда, даже если мне придется добираться вплавь через Атлантику».

По существу, на этой стадии своей жизни Эрнесто Гевара был бродягой. В течение двадцати двух месяцев пребывания в Мексике в письмах родным и двоим друзьям он сто шестьдесят один раз упомянул о своих возможных или гипотетических поездках. Эта навязчивая идея путешествия нашла отражение в написанном в то время стихотворении:

Море дружески манит рукой,

Мой луг — континент —

Разворачивается нежно и врезается в душу,

Как колокольный звон на вечерней заре.

Рикардо Рохо, соотечественник Гевары, 30 апреля 1955 года прибыл в Мехико из Соединенных Штатов, где он провел год после бегства из Гватемалы, и немедленно разыскал Эрнесто. «Он похудел и, хотя и был уличным фотографом, все еше внешне очень напоминал университетского студента на каникулах».

Следующий день был Первым мая, и Эрнесто вместе с Ильдой и Рохо пошел смотреть парад. Перед изгнанниками прошла грустная пародия на демонстрацию трудящихся. Сменяя одна другую, мексиканские проправительственные рабочие организации заявляли о своей преданности и покорности. Не такая уж большая манифестация, причем совершенно рутинная. Левые партии, такие, как ПОКМ и Коммунистическая партия, объединения рабочих-диссидентов, в частности железнодорожников, преследовались полицией и, конечно, не были допущены к официальной манифестации. Эрнесто так прокомментировал увиденное: «Мексиканская революция мертва — и мертва уже изрядное время, но мы не понимали этого... Демонстрация организованных рабочих напоминает похоронную процессию... Они собраны вместе бюджетом, правительственной платежной ведомостью. Пойдем отсюда, дружище».

Рохо провел в Мехико всего неделю, в один из дней которой он вместе с Эрнесто пошел на встречу с кубинцами, чей штаб находился в «Империал-билдинг». Совершенно неожиданно для себя они включились в горячие дебаты. В то время на Кубе обсуждался законопроект об амнистии для участников нападения на казармы Монкада в 1953 г., в частности для руководителя акции, некоего Фиделя Кастро. Кубинцы, не отрываясь от радиоприемников, следили за новыми событиями, успехами и задержками. Фидель был освобожден двумя неделями позже, 15 мая.

Эхо интереса к кубинским событиям слышится в письме Эрнесто к его родителям, отправленном в конце мая: «Гавана в особенности захватывает мое внимание, наполняя сердце пейзажами с изображениями Ленина».

Тем временем мексиканские иммиграционные власти вновь и вновь продолжали отказывать Ильде и Эрнесто в разрешении на женитьбу («как же так — дама перуанка, а хочет выйти замуж за аргентинца?»). Но они решили все равно жить вместе. Доктор Гевара собрал скудные пожитки, которые были у него в больнице, и переселился в квартиру, которую Ильда с Лусильей снимали на улице Рин — далекое от роскоши жилище, где туалет представлял собой две доски и пару реек, обернутых тряпкой.

18 мая они отправились в «свадебное путешествие» в Куэрнаваку[12]. Ильда говорила, что это была «самая настоящая свадьба».

17 июня Эрнесто написал матери: «Ахенсиа Латина» уволило меня, задолжав 6000 песо. Теперь они заплатили мне, но только 3000, из которых я должен рассчитаться с целой кучей долгов». Дальше шел рассказ о том, что он, ожидая денег, принялся изыкивать возможность отправиться в Испанию (как часть запланированной поездки в Польшу), но, получив только половину, отказался от этого намерения, поскольку «действительно испытывал нужду». Как обычно, он постарался сохранить в письме равновесие дурных и хороших сторон своего существования: «Эта грубая и неприветливая Мексика все-таки обошлась со мной по справедливости, и хоть меня и ограбили, когда я уеду, то возьму с собой кое-что кроме денег: мое респектабельное имя на ряде более или менее заслуживающих внимания статей и, что важнее всего, устоявшийся набор идей и стремлений в мозгу, где прежде находился только туман».