Владислав Кардашов - Ворошилов

В Архангельск этап из 81 человека, в который входил и Ворошилов, прибыл 15 ноября 1907 года. Северная Двина уже давно скована льдом. Запомнились Ворошилову только уходящие вдоль реки по льду, тянущиеся, словно тонкие нити, санные дороги, проложенные обозами, да розоватый отблеск только что зашедшего солнца, оживлявший бесстрастный и тем не менее величественный вид замерзшей северной реки.

Протянувшийся вдоль реки на пять верст узкою полосою город был завален снегом. Две главные улицы — набережная и Троицкая да десятка два-три поперечных коротких улочек, упиравшихся в болотистую тундру, — вот и все.

Появление этапа на улицах города не произвело особого впечатления на его обывателей: они привыкли к подобным процессиям, считали их будничным, заурядным делом. Проследовав по улицам, ссыльные перешли по мосту через реку Кузнечиху и оказались в предместье Архангельска — Соломбале. Здесь, налево от моста, находилось обнесенное забором двухэтажное здание Соловецкого подворья. В нем временно и разместили ссыльных.

Из окон подворья, служившего в летнее время помещением для многочисленных богомольцев, направлявшихся в Соловецкий монастырь, открывался изумительный вид на город и Двину. Зимою, правда, он был не так прекрасен, но позднее, когда Ворошилову довелось увидеть город на северной реке летом, полный жизни и движения, он показался ему совсем иным.

Тогда, после плавного и мощного ледохода, на широком, порой пятиверстном пространстве реки было очень оживленно: маленькие шустрые пассажирские пароходики сновали между городом и Соломбалой, буксиры, по временам протяжно гудя, пенили воду, как сказочные птицы, плыли парусники, а вдалеке, на горизонте, появлялись очертания океанских кораблей, и воздух дрожал от их гудков.

Ворошилова, однако, ждало гораздо более отдаленное место — уездный город Пинега, до которого надо было тащиться еще 213 верст. 26 ноября в сопровождении стражника Ворошилов отправляется в путь. Он едет в санях по зимней дороге. Перед глазами, впереди и по сторонам, все те же северные виды. Изредка на пригорке возникнет деревушка, десяток домов, за ними амбары и вновь — стелющаяся на многие версты пелена никем не примятого снега. Опять обступают дорогу столетние ели, плавно, в такт ветерку покачивающие заснеженными лапами, как бы приветствуя ссыльного: добро пожаловать! Добро ли?

Первое, что увидел Ворошилов, приближаясь к Пинеге, была высокая колокольня церкви да выделяющаяся красным пятном среди серых бревенчатых построек крыша казармы. Сотня с небольшим домов, растянувшихся вдоль высокого берега Пинеги, больница, три церкви, несколько лавок, около тысячи жителей — вот и все. По словам дореволюционного путеводителя, городок этот «в обыкновенное время не представляет ничего интересного, но оживляется Никольскою и Благовещенскою ярмарками, на которые съезжаются купцы из Галича, Каргополя, Архангельска и Холмогор и выезжают из тундр с продуктами своих промыслов — рыбой, жиром, шкурами, мехами и дичью самоеды и жители Устьцильмы, Ижмы, Пустозерска, Мезени…»

Что и говорить — не слишком-то оживленное место! Но ссыльный, оказавшийся в Пинеге, мог благодарить бога, если его не посылали дальше, в глубь уезда: здесь все же была пристань для пароходов, каждую неделю прибывала почта. Но именно о возможности отправиться дальше сообщил Ворошилову уездный исправник. Он еще раз напомнил ему «Положение о полицейском надзоре», регулировавшее жизнь ссыльного.

Ссыльный находился в полном распоряжении полиции. Параграф 6-й гласил: «От лица, отданного под надзор полиции, отбираются документы о его звании, если таковые у него имеются, и вид на жительство, взамен которых ему выдается свидетельство на проживание в назначенной ему местности». Следующий параграф обязывал поднадзорного «жить в определенном ему для того месте» и воспрещал «отлучаться из оного без разрешения надлежащей власти».

Параграф 17-й: «…поднадзорный как в месте своего жительства, так и временного пребывания обязан являться в полицию по первому ее требованию».

Параграф 18-й: «…местная полицейская власть имеет право входа в квартиру поднадзорного во всякое время».

Параграф 19-й: «Полиции предоставляется право производить у лиц поднадзорных обыски…»

И так далее, и так далее…

В такой глуши, как Пинега, полиция не считала нужным, пока будет определено дальнейшее (в полном смысле этого слова) место жительства Ворошилова, держать его под стражей. Непредусмотрительность, по крайней мере в отношении таких людей, как Ворошилов, непростительная. Он побывал у проживающих в городе ссыльных, расспросил, и его решение укрепилось — тут он не намерен задерживаться, у него есть дела и поважнее.

Покуда жандармы раздумывали, куда бы подальше заслать Ворошилова, он готовился к обратному пути. Для этого нужны деньги, и в Луганск, к А. Л. Гущиной, отправляется письмо с просьбой одолжить их. Но посланные «матушкой» 25 рублей возвращаются обратно — адресата уже нет на месте.

Большевик Павел Лагутин через других ссыльных сумел договориться с местным жителем Иваном Кабеевым, который зарабатывал извозом. Кабеев согласился довезти Ворошилова до Архангельска. Нашлась и попутчица — одесская студентка Мария Найда тоже не хотела зимовать в Пинеге. 21 декабря 1907 года Ворошилов, употребляя выражение жандармского документа, «из-под надзора полиции скрылся».

Добраться до Архангельска удалось раньше, чем властям стало известно о побеге. Некоторое время пришлось выжидать у товарищей в доме Розенталя на Финляндской улице, в непосредственной близости от губернской тюрьмы. Товарищи достали Ворошилову подложный паспорт, купили железнодорожный билет и загримировали под священника. Вот когда пригодилось участие в любительских спектаклях! Загримированный беглец благополучно сел в поезд и через несколько дней уже был в Петербурге, на одной из партийных явок. Но оставаться здесь ему было нельзя.

Поздней ночью в середине января 1908 года в окно квартиры П. Пузанова постучали. Хозяин отворил — в дверях стоял Ворошилов. Объятия, торопливые расспросы, кто сохранился, кто арестован. Впрочем, все ясно и без вопросов — в Луганске Ворошилову работать невозможно, его все знают. Но он не хочет прятаться, он хочет активной работы, и он уже имеет указание ЦК: путь его лежит на другой конец Российской империи — в город нефтяников Баку.

Велика Россия и разнообразна: Архангельск, когда Ворошилов покидал его, был завален снегом, в Луганске трещал мороз, в пути поезд был задержан заносами, а январский Баку встретил приезжего холодным дождем. Сквозь его пелену со станции железной дороги город, раскинувшийся амфитеатром по берегу моря, казался сероватой расплывчатой массой. Дым, поднимавшийся из труб заводов на окраинах города, смешивался с дождем, и оттого город становился еще сумрачнее.