Лев Боярский - Очерки старой Тюмени

В польское восстание 1863 года он пошёл вместе с рядом молодёжи его возраста, с охотничьим ружьём и конечно, быстро попал в плен. Сначала их всех посадили в Динабургскую крепость до суда, а затем он был осуждён Виленским военным судом, где председателем суда был известный граф Муравьёв, прозванный в народе «вешатель». Отец был осуждён на 4 года 3 месяца арестантских рот, а затем ссылка в Сибирь под надзор полиции.[…]

Ссылка в Сибирь шла по так называемой «Владимирке». Теперь эта дорога в Москве называется Шоссе Энтузиастов. Отправлены были пешим порядком в арестантских халатах с «бубновым тузом» на спине, скованные по 4 человека.[…]

Когда дошли до станции Усть-Ламенка (недалеко от г. Ишима), их группу расковали, конвой ушёл и сказали арестантам, что они свободны и могут идти куда хотят. Отца товарищ фельдшер Якимашко хотел покончить с собой, но отец удержал его от этого шага и предложил идти в Ишим и поискать там работы. В Ишиме тогда населения было всего 3–5 тысяч человек. Была городская больница, которой ведал врач Тыранов. По рассказу отца, этот врач окончил в своё время медико-хирургическую академию в С.-Петербурге и женился на купчихи с приданым 20 тыс. руб.[…] Отцу удалось устроиться фельдшером при Ишимской больнице. Якимашко, его приятель, тоже фельдшер, устроился в посёлке Падун Ялуторовского района, где был винокуренный завод поляка Поклевского, тоже когда-то ссыльного за восстание ещё в 1830 году. Отец рассказал, что Тыранов часто посылал его к больным на дому поставить правильно диагноз болезни, а также проделать все лечебные процедуры. Прежде всего — пустить кровь из вены — удалить «дурные соки», дать слабительное — каломель и рвотное — ипекакуану. Такой шаблон был лечения всякого лихорадочного заболевания. Конечно, рвота, понос, потеря крови резко ослабляли больного и мешали его организму бороться с болезнью. […] «Хуже разбойников были мы, медики» — часто вспоминал отец. Недаром как огня боялось население больниц людей в белых халатах.

В Тюмень отец выехал из Ишима, так как Поклевский обещал ему место фельдшера. Но когда он в Тюмень приехал, место уже было занято кем-то другим. В Тюмени он встретил ряд ссыльных врачей поляков, […], которые обещали ему помощь. Кроме того, ему удалось устроиться на постоянную службу на кожевенный завод братьев Колмогоровых и он остался в Тюмени. Не смотря на то, что ему минуло 50 лет, он решил наконец жениться. Невестой его стала Ядвига Рыбиньская, дочь ссыльного поляка из Харьковской тюрьмы (в связи с 1863 годом) Иосифа Ивановича Рыбиньского и его жены Каролины Викентьевны Гродецкой. Невеста после окончания женской гимназии в Житомире служила то заведующей библиотекой, то письмоводителем у адвоката Бартошевича. Свадьба состоялась в 1890 году. Жениху шёл уже 53 год, а невесте всего 23 года. Вот от такого брака я и родился в 1891 году.[…]

В 1901 году отец купил новый дом с большим садом около Земляного моста, как ехать на Городище. Это 2 старых дома по Трусовскому переулку, 4 у купчихи Тимофеевой за 1800 руб. Он сделал ремонт обоим домам, подвёл под них каменный фундамент, покрыл железной крышей. Выбрав себе для жилья дом угловой, стоящий на юго-запад на открытом месте, он решил в нём достроить себе комнату с отдельным входом (кабинет). Старый дом по Ильинской улице он продал гражданке [Тапсениной?].

В новом доме была большая ограда, вся мощёная деревянной мостовой и много амбаров: с одной стороны 4 и с другой. Кроме того, флигель одноэтажный на 3 комнаты, баня, сеновалы и хлева с той и другой стороны для лошадей и коров. Если бы все старые постройки продать на дрова, то можно было бы заплатить за дом деньги. Во дворе отец поставил большой столб для устройства «исполинки» — так называли игру вокруг столба на верёвках. В садике около дома он построил беседку, где летом во время жары мы обедали, а я даже спал ночами. В садике нам отец устроил трапецию, лестницу и римские кольца. В зимнее время мы такие кольца имели в своей детской комнате. О физической культуре отец очень заботился. Научил нас плавать. Учил стрелять из ружья (детское ружьё «Монте-Кристо») промышленников Севера. Заряжалось оно со стороны отверстия в стволе. Засыпалось немного пороха, а затем медным шомполом вгонялась на порох одна картечинка, надевался пистон. Ружьё имело нарезной ствол, но очень толстый и тяжёлый, а потому имел подставку в виде треугольника. Отец купил его на толкучем рынке за 3 руб. и отдал нам. Купил на толкучем рынке пистолет окованный медью с подписью «Николай I», и тоже отдал нам. Мы его заряжали таким образом: в отверстие дула насыпали горсть пороха, затем загоняли пыж и на пыж горсть дроби и опять пыж. Стреляли птичек. После выстрела от отдачи курком сдирало кожу с пальца, а от птички оставались только пёрышки. Так же на толкучке был куплен револьвер типа «бульдог», который он тоже отдал нам. Сколько бутылок мы перестреляли в огороде из этого оружия! Уже будучи взрослым, я пистолет «Николай I» передал в Тюменский Краеведческий музей. Да ещё от дедушки в наследство остался 2-ствольный пистолет, который бабушка после его смерти подарила нам, ребятам. Большой компанией мы ходили в лес: я с братом, Пекарские Витька и Инка, Ивановские Людвиг и Вацлав. Ходили на охоту на зайцев. Но ничего, конечно, убить не могли. Один раз поймали молоденького зайчишку, которого принесли домой и он прожил у нас до весны, всю зиму. Очень любил варенье, котлеты, хлеб. А затем отец с матерью увезли его в лес и выпустили. Так он не хотел никуда бежать от них.

Я очень любил слушать рассказы отца, когда приходили гости. Я помню его рассказы о силаче татарине из Ембаевских юрт по фамилии, кажется, Карамшаков. Это был богатый торговец кожей убитых животных. Он посещал все ярмарки, вплоть до Лейпцигской. Однажды он выехал на паре лошадей на Ирбитскую ярмарку. В Ирбит из Тюмени надо было ехать через Затюменку, а затем деревни Кулаково, Каменка и т. д. Так вот, в Силкином логу, не доезжая до деревни Кулаково, разбойники остановили Карамшакова. Тогда он вылез из саней, подошёл к разбойникам (а их было несколько человек) и нагнулся, как бы доставая из-за голенища пимов бумажник с деньгами, т. к. обычно деньги прятали не в карманах брюк, а за голенище сапог или пимов. Но вместо бумажника он за ноги обхватил одного из напавших и начал им как палкой лупить остальных. Это вызвало панику. Разбойники бежали. Будучи Заграницей, Карамшаков удивлял немцев тем, что он пил коньяк не рюмками, а стаканами, как чай и не пьянел. Все силовые устройства он попортил, так как повыдёргивал их, взявшись за ручки, вместе с корнем, с пружинами. Отец рассказывал, как он под хмельком шёл по Затюменке и решил зайти в один из домиков «на огонёк». Он постучал в дверь, но ему ответили, чтобы он шёл своей дорогой и дверь не открыли. Тогда Карамшаков, подойдя к углу домика, стал его трясти. Испуганные жители открыли ему дверь, узнав, что имеют дело с силачом Карамшаковым. Отец, я помню, говорил, что Карамшаков мог отодрать от земли тяжесть весом до 20 пудов (360 кг).