Ольга Голубева-Терес - Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945

Спустя два дня, когда чуть утихомирились волны и ветер, к берегам Керченского полуострова отправился другой десант. Хотя эльтигенцы и оттянули на себя значительные силы гитлеровцев, на Керченском полуострове немецких войск оставалось предостаточно, и они открыли ураганный заградительный огонь. Горели катера, и можно было представить, как разлетались в щепки баржи и солдаты бросались в ледяную воду, направляясь вплавь к окутанному огнем и дымом крымскому берегу. Яркие лучи света освещали пенящиеся волны и корабли. Мы подавляли огонь вражеской артиллерии и гасили прожекторы.

За десять минут до высадки десанта нам приказали перенести бомбовые удары в глубину вражеской обороны и на фланги. Темный берег светился короткими вспышками. Казалось, там неожиданно возникали костры и рассыпались. Вздымались огромные огненные грибы-шапки, и в разные стороны летели раскаленные брызги. Невольно думалось: что наши полеты в сравнении с боями наземников, с их атаками, штурмами, прорывами?!

Во второй половине ночи усилился ветер. Мощная кучевая облачность появилась на высоте 500–600 метров, видимость ухудшалась. Но даже в моросящем дожде открытая кабина По-2 казалась уютным и надежным убежищем по сравнению с тем, что творилось на море и на прибрежной полосе Крымской земли.

На аэродроме то и дело слышались нетерпеливые голоса летчиц:

– Бомбы!

– Бензин!

– Чего возитесь?

– Скорее!

А вооруженцы и механики самолетов крутились как заведенные. За две-три минуты успевали снарядить машину в очередной рейс.

Нашим десантникам удалось зацепиться за маленький клочок Керченской земли. Над ними бесконечно летали фашистские бомбардировщики, днем и ночью бушевал огонь. У немцев были танки, артиллерия крупного калибра, большое количество живой силы. Они имели возможность в любой момент подбросить подкрепление. И все-таки наши парни стойко держались, хотя у них не было ни танков, ни артиллерии.

Мы летали до изнеможения, на износ: по восемь-девять боевых вылетов в ночь. Много это или мало? Девять-десять часов сидения в тесной, открытой всем ветрам кабине, без сна, в непогоду. Выматывались до основания. Отдохнуть и не помышляй! Да и кому бы в голову пришло такое, когда за проливом гибнут наши!

В конце ноября перед самыми полетами вдруг объявили, что состоится митинг. Весь личный состав построился на аэродроме. Евдокия Яковлевна Рачкевич, замполит полка, несколько минут молчала, собираясь с мыслями, а потом горячо, как обычно, заговорила:

– В Эльтигене совсем плохо: нет боеприпасов, нет еды, нет медикаментов. Проклятые фашисты блокировали десантников со всех сторон. Дорогие товарищи! – Ее голос чуть-чуть дрогнул. – Вспомните тех парней, что стояли в нашем поселке. Они сейчас погибают, но крепко держат крымский клочок земли. Они не уйдут оттуда, пока живы. Мы с вами должны им помочь! Получен приказ: вместе с основной боевой работой доставлять в Эльтиген боеприпасы и продовольствие.

Потом выступали комсорг Хорошилова, парторг Рунт, а я, глядя на лица своих подруг, думала, что нас и агитировать не надо. Все готовы лететь на трудное задание. Заместитель командира полка Амосова, ответственная в эту ночь за полеты, сказала, что туда уже летали штурмовики, но для сброса мешков у них велика скорость. Многие грузы не попадают на плацдарм ограниченных размеров. И еще она сказала, что на это задание пойдут только «старики». Задача исключительно сложная. Сбрасывать мешки придется с высоты не более 50 метров. Их надо положить на маленькую площадку при плотном огне противника. Гитлеровцы сосредоточили в районе Эльтигена до 66 батарей зенитной артиллерии разных калибров, 35 зенитно-пулеметных точек. Они ведут огонь с катеров, блокировавших десант с моря, и из всех видов пехотного оружия. Наше командование решило применить тактику «расчистки»: две эскадрильи идут бомбить зенитные батареи, а две другие летят сбрасывать груз десантникам. Самолеты взлетают с интервалом в одну-две минуты.

Мы только-только проложили маршрут, рассчитали его, как привезли мешки. Длинные, до трех метров, они были очень тяжелые и плохо обтекаемые. Каждый мешок был обхвачен дубовыми досками и железными поясами. Я подумала, что назвать мешком эту громоздкую штуковину можно лишь с большой натяжкой. Метрового диаметра кишка из толстого брезента набита всякой всячиной, обвязана, как копченая колбаса, бечевкой. Посреди петля, на которую подвешивают ее к крючку бомбодержателя.

Майор Амосова с сомнением покачала головой, о чем-то подумала и распорядилась:

– Первыми полетят командиры эскадрилий. Вопросы есть? – Она обводит взглядом летный состав.

Встает Алцыбеева:

– Самолеты с этими мешками в общем-то взлетают? Кто-нибудь пробовал?

– Разрешите? – выступает вперед комэск Смирнова. – Я буду пробовать!

Амосова доверяет опыту Смирновой, однако предупреждает:

– Не рисковать! Если оторваться трудно, взлет прекратить.

Наш аэродром не был приспособлен для поднятия такого груза. Это была площадка в 1 километр длиной и 400 метров шириной. С севера ее ограничивал обрывистый берег моря, с юга – шоссейная дорога со столбами и проводами, с востока примыкали дома поселка Пересыпь. И только с запада открытый подход. Взлет и посадка в одном направлении. Для сомнений были веские основания.

Смирнова вырулила машину и повела ее на взлет. Самолет бежал грузно, тяжело, долго, но поднять его в воздух Смирнова не рискнула: впереди дома… Тут же командование дивизии передало приказ: перелетать на аэродром полка Бочарова, что возле Тамани. Там и взлетная полоса большая, и до Эльтигена ближе.

Когда я проверяла крепление подвешенных мешков, меня вдруг обожгла мысль: упадут ли мешки куда нужно? Вдруг – к фашистам? Место, на которое надо их сбросить, – узкая полоска земли у самого берега пролива, темная небольшая полоска со светлым зданием в центре. А там, чуть дальше, – противник.

– Что зажурилась, штурман? – доносится до меня голос летчицы, сидящей уже в кабине. – Надевай пояс – да в поход.

Усмехаясь, надеваю спасательный морской пояс. Он автоматически надуется, если окажусь в воде.

– Нин, интересно мне: сколько мы проплывем при температуре воды плюс три градуса?

– Есть приказ: надеть! – Нина сердится, и я понимаю, что ее тоже занимает этот вопрос.

Залезаю в кабину. Ульяненко рулит на старт. Отрываемся с трудом от земли. Вокруг шевелится серое месиво. Выше 100 метров подниматься нельзя, попадем в сплошные облака, не увидим пролив и будем тарахтеть до самого Севастополя. И низко лететь нельзя – зацепимся за землю, и щепок от нас не соберут. Прибор «авиагоризонт», может, врет, а я должна ему доверять. Гляжу на «пионер», указатель кренов, – как бы не потерять пространственную ориентировку. Напряжение такое, что мутнеет в глазах и во рту становится сухо.