Ольга Голубева-Терес - Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945

Я совсем измучилась со старым, капризным конем да еще с огромными кухонными котлами, которые мне приходилось чистить до поздней ночи. Когда понадобился прицепщик, я взмолилась:

– Возьмите на трактор!

Поле огромное-огромное, до самого горизонта. И на нем, этом поле, один-единственный трактор, к которому прикреплено четыре сеялки. От темна до темна на ногах. День-деньской бегаю по полю от сеялки к сеялке, прочищаю дырочки, через которые сыплется зерно в борозду. От густой пыли, столбом встающей за трактором, ни зги не видать. На зубах трещит земля. И вся насквозь я давно пропитана пылью. Косы не расчесать. Воды мало. Экономим даже на питье. А знойным, жарким дням, видно, нет конца…

…Лев, нежно перебирая кнопочки баяна, заиграл полонез Огиньского. Я знала, что Огиньский написал эту музыку, когда прощался навсегда с родиной. И потому такая печальная, хватающая за сердце мелодия…

– Ой, господи! – раздался внезапно голос. – Меня послали на задачу всех звать.

– Посыльная штаба гвардейского полка, а как приказ передаешь?..

«Господи…» – укоризненно покачала головой комэск Смирнова.

– Учи вас… – Но на этот раз ее голос звучал непривычно мягко.

Ни смерть, ни кровь, ни страдания не могли подавить в человеке человеческое, нравственное. Не могли подавить интимных движений души. Ведь у каждой из наших девчат где-то осталась мать, жених, муж, просто знакомый парень… Где-то рядом дрался друг. Длительная разлука с ними, обостренная постоянной опасностью гибели, переживалась особенно глубоко. В стихах, песнях, танцах во время коротких передышек фронтовики находили отражение своих чувств, переживаний, желаний, страстей.

И вот снова воздух. Я уселась поглубже в кабине, прислонилась к спинке. Тело отыскало самое удобное положение. Привычное положение: все под рукой, приборы перед глазами. И дрожь машины – мелкая, спокойная – тоже привычна.

Я сидела какое-то время неподвижно, во власти спокойствия и тишины, вбирая в себя все звуки полета: вибрацию, жизнь мотора, рев ветра. И движение облаков, и сутолоку звезд над головой. Здесь, в небе, сейчас не было войны. Великая тишина Вселенной окружала машину в полете. А война?.. Нет, я о ней ни на секунду не забывала. Мы шли к ней. И вот уже на земле отсветы пожарищ и торопливые вспышки огня.

В кабине было холодно, ветер пронизывал насквозь, и я подумала, что смерть и холод ошибочно отождествляют. Мы летим к огню, а там – смерть. Сейчас холодно, но это – жизнь. Над передовой висели «люстры» – осветительные бомбы, и их безжалостный свет выхватывал из темноты развалины станицы, холодный блеск лимана и мрачный массив лесочка.

Темнота под самолетом мигала вспышками выстрелов. Зло шумел ветер. Дрожали звезды. Где-то внизу лежала земля, и редкие облака отсекали нас от нее. Даже если бы и не было облаков, мы все равно отсечены от земли. Никакой связи у нас нет с нею. Самолет шел сквозь ночь, отрешенный от земли, от теплой жизни на ней, от всего того, что так необходимо человеку.

– Растревожила меня музыка, – прервала мои раздумья Нина. – Хочется дома побывать. В театр тоже хочется. А тебе?

Я молчала, потому что отвечать нечего. Домой хотелось всем. А в театр… Я актрисой хотела стать. А теперь? Война, сумятица, разлука…

– Левее! – заорала я.

Нина молниеносно среагировала на команду. Огненная трасса прошла рядом с плоскостью.

Внизу шел бой. Земля выстилалась огненными тропами летящих снарядов, вспыхивали разрывы, мигали и гасли пулеметные очереди. Дальше на запад шли изломанные полосы пожаров, столбы дыма и шарящие по небу метелки прожекторных лучей.

– Видно, спокойного полета не получится, – вздохнула Нина. – Теперь гляди в оба.

Мы шли вдоль дороги от Ахтанизовской к Тамани. Надо тут отыскать колонну противника и накрыть ее бомбами. Теперь максимум внимания и осмотрительности. Чем дальше мы уходим от переднего края, тем безлюднее под нами земля. Но обольщаться этим нельзя. Мы обнаружили противника у самой Тамани и сбросили на него бомбы. Используя направление ветра, летчица создала наивыгоднейший угол планирования, отчего увеличилась скорость. И мы быстро убрались от цели. Вслед нам гавкнула зенитка, прошила темноту трасса из «эрликона». И все затихло. Самолет опять подходил к линии фронта. Передовая молчала.

Когда мы приземлились, нас встретил Лев. Он помогал механикам сопровождать машины и подвешивал с вооруженцами бомбы.

– Ну, как там? – весело кричал он.

– Нормально. А чего ты не спишь?

– Помогаю.

– Ну и тип! – жаловались девчонки. – Совсем руки не бережет. Хватает бомбы…

Три дня, что пробыл у нас Лев, мы просыпались от песен. Пока летный состав спал, над аэродромом стояла тишина. Механики старались работать бесшумно. Ко времени подъема летчиц у столовой собирались вооруженцы и освободившиеся от работы механики. Они окружали сержанта и наперебой заказывали свои любимые песни. Обед проходил под песню. А вот когда экипажи склонялись над картами, изучая маршрут и новые цели, снова наступала тишина. Перед полетами опять звучала песня, провожая самолеты в трудный путь. Возвращаясь с задания, я испытывала усталость. Но по мере того как надвигалось, росло все то, что делает жизнь приятной: дома, сады, музыка, друзья… – хотелось сбросить тяжесть с плеч и оказаться простой женщиной, хранящей уют и покой своей семьи.

Я думала о дружбе, о добрых и сильных парнях, о любви – обо всем, что человеку нужно на земле.

Наш гость уехал из полка так же внезапно, как и появился. Он нужен был в других полках, и политотдел армии отозвал его. Говорили, что Лев, возвратившись из нашего полка, наотрез отказался быть просто музыкантом при политотделе.

– У девчат вся грудь в орденах.

– А ты что, за ордена служишь?! – возмутился инструктор политотдела.

– И за ордена тоже, – резко сказал Лев. – Я действенно хочу воевать за Родину, и мне небезразлично, что обо мне скажут после войны. Глядя на мои награды, никто не скажет и никто не подумает, что я не был на фронте, что я обошел его стороной.

– Музыкой и душевной песней ты большую пользу приносишь.

– А кончится война… и меня спросят: что делал? Каждый поймет?

Говорили, что его убеждал даже командующий армией, но Лев Ильин стоял на своем:

– Пошлите стрелком-радистом на Илы! Не могу иначе… Пошлите!..

Эльтиген под прикрытием «ночных ведьм»

«…Общий налет за ноябрь и декабрь 1943 г.: 122 полета – 128 ч. 45 мин. Сброшено: 24 400 кг бомб, 67 тысяч листовок, 56 мешков с грузом в Эльтиген. Вызвано 22 сильных взрыва с повторными взрывами на месте бомбометания. Начальник штаба 46-го гв. НБАП капитан Ракобольская».