Василий Гладков - Десант на Эльтиген

- Товарищ комдив! - сказал Ковешников. - Ходатайствую о награждении рядового первой роты нашего полка Пигунова. Лично видел, как Пигунов первый ворвался в траншею, четырех фашистов убил из автомата и, будучи раненным, на моих глазах зарубил еще одного лопатой.

- Сам-то он где? Живой?

- Раненый. Отведен в медсанбат.

- Большая рана?

- Сам пошел. В сопровождении товарищей.

Виниченко сходил к Трофимову и вернулся ни с чем. Поговорить с солдатом не удалось. Хирург сказал, что состояние Пигунова очень тяжелое.

- Отчего? Он же сам дошел!

- Трофимов зашивал последние швы, когда вблизи разорвался снаряд. Осколком Пигунов был снова ранен - на операционном столе. Он не стерпел, выругался и сказал: "Режьте, майор, опять мое тело. Но только скорее!"

В 20 часов я предупредил Бушина, что иду в полки к Ивакину и Блбуляну. Мне хотелось лично проверить передний край, его оборудование, систему огня. Хотелось поглядеть на людей после тяжелого дня и узнать их настроение.

Начальник штаба выглядел очень усталым. Было от чего! Не часто штабному руководителю приходится работать в столь накаленной обстановке. Штабу не годится быть в самом пекле. Дело организации требует, чтобы он находился несколько в стороне, вне сумятицы боя. Но в десанте бой был всюду. Бушин осунулся, под глазами обозначились круги. Я попросил его организовать разведку в направлении отметки "+7". Эта проклятая высота доставила нам за день хлопот, и завтра оттуда же следовало ожидать неприятностей.

- Подберите опытных разведчиков. Хорошо бы самого комвзвода Белякова послать. Задачей поставьте: к утру взять "языка".

Хлопнула дверь. Струя свежего воздуха с улицы по очереди передернула язычки пламени в плошках на столе. Масло зашипело. Потом огоньки опять ровно потянулись вверх. Копылов возвратился из полка, где он провел весь день.

- А я как раз туда собрался, Михаил Васильевич...

- Туда нужно вам. Блбулян хороший командир, уверенный и спокойный. Но потери велики, почти треть людей выбыла из строя. Блбулян хотел бы сузить участок обороны полка. Это - первый вопрос, а второй касается настроения. Люди дрались геройски. Это ж видеть надо было, как они сегодня воевали. Значит, настроение настоящее. Но люди ждут развития операции, хотят знать, что будет дальше.

Потеснив Копылова, я присел рядом с ним. Мы сидели бок о бок. Копылов задумчиво перебирал листки блокнота. На лице отражалась работа мысли. Он почувствовал главное, чутьем уловил тревожный огонек в душах людей. Да, солдаты у нас в армии думают, спрашивают и имеют право на ясный ответ. Командир, не понимающий этого, ничего не стоит. Такого жизнь в конце концов спишет. Я ответил Копылову, что, к сожалению, неизвестно, отчего заминка в Тамани. Это ведь и нас самих тревожит. Создаются трудности, мы не будем их скрывать от солдат. Лично я верю, что десант имеет огромное значение для освобождения Крыма.

Копылов сказал:

- Я буду говорить об этом с работниками политотдела. Назначил совещание на девять часов вечера.

Михаил Васильевич считал время по-граждански. Я бы удивился, услышав от него "в двадцать один ноль-ноль". Он собирался обсудить на совещании еще два вопроса: место политработника в бою и пропаганда героизма защитников плацдарма. У него была своя манера наставлять подчиненных. Докладов в обычном смысле он не делал, а пересказывал товарищам наблюдения за их поведением в боевой обстановке, приглашая, таким образом, к самооценке и самоконтролю. Сегодня у Копылова был богатый материал: майор Афанасьев возглавил контратаку батальона и показал хорошие командирские способности. Я знал, что Копылов расскажет об этом так, что другие политработники невольно будут ставить себя на место Афанасьева и спрашивать: "А я сделал бы так? Хватило бы умения?" Конечно, начальник политотдела, улыбнувшись, перескажет похвалу командира полка: Блбулян сказал, что замполит Афанасьев способный командир и пора его выдвигать на командную должность. Человек с военным талантом на политработе это же наш идеал! А Григорий Даргович хотел бы сделать из него комбата.

Бушин, склонясь над столом, уточнял, со слов Ивакина, позиции полка в районе берега. Я поинтересовался, где сейчас находится резерв. "В боевых порядках тридцать первого полка", - ответил начальник штаба.

- Василий Николаевич, - взял я трубку полевого телефона, - ты, никак, присвоил мой резерв.

Было слышно, как на другом конце провода рассмеялся Ивакин:

- Что вы, товарищ комдив, мы же только что заняли старые окопы.

- Заняли - и хорошо. Дай распоряжение командиру резерва, пусть отведет людей на прежние позиции. Челов-то где?

- У меня.

- Ну вот и Челова по старой памяти прихватил? Дай ему трубку.

- Челов у телефона.

- Николай Михайлович, отведите резерв на старые позиции. У меня один план вынашивается. Придете - поговорим, а пока прошу - присматривайтесь и лучше изучайте оборону полка... Модина не видели?

- Во время контратаки Модин был со мной, а сейчас пошел в саперную роту ставить задачу на ночь.

- Модин ходил в контратаку?

- Разумеется!

- Вот что, найдите его и передайте: пусть ожидает меня у Ивакина. Буду там через час.

У Михаила Васильевича я спросил, где он будет после совещания с политотдельцами. Он ответил, что хотел направиться в морской батальон. Моряки дерутся отважно, но держатся как-то обособленно. Надо помочь им стать своими людьми в дивизии.

- Правильно, сходи поговори с ними. И больше расскажи об их соседях. Кто сегодня особо отличился в тридцать седьмом?

- Прежде всего Хасанов Муидин Юсупович. О нем слава идет по всему полку. Комсомолец, бронебойщик.

Три танка поджег: два недалеко от КП из бронебойки, а третий - гранатой во время контратаки. Видел я его накоротке: голова в бинтах, рука перевязана, говорит запинаясь, а в медсанбат не идет... Надо было бы его заставить пойти, но я не смог. Понимаешь, не мог тогда прогнать его в санбат: людей не хватало. Так он и остался в строю.

Мне было понятно жадное стремление раненых солдат остаться при деле, среди товарищей. В медсанбате хуже, особенно в таком трудном месте, как плацдарм. Все шумы боя играют на нервах, а ты лежишь без дела, и всякая мысль лезет в голову... Плохо мы работаем среди раненых. Латаем, а на большее сил не хватает.

- Надо бы хоть Павлова послать в медсанбат,- сказал я Копылову, - пусть проверит, как идет прием раненых, где их размещают, пусть поговорит с людьми.

Подполковник Павлов был заместителем начальника политотдела. Я неохотно давал ему задания: чересчур горячий. Копылов мне о нем ничего не говорил: не любил поспешно судить о людях. Обычно он приглядывался к человеку со всех сторон и обнаруживал сильные, полезные качества его натуры. Только раз был случай, когда Михаил Васильевич безапелляционно решил судьбу человека. Один из офицеров перетрусил на море до колик. Все прыгали с мотобота в воду и бежали к берегу, а он остался лежать на скамье. Копылов тогда сказал: "Черт с ним..." и отвернулся, как будто того больше не существовало. Офицер вернулся один в Тамань.